- Вы тоже это почувствовали?
- Да, тоже.
- Мне очень жаль. Я...
Она не знала, что сказать... как ответить. Он заговорил снова.
- Я много думал о вас... Вы на меня просто... как бы это сказать... нагоняете страху.
- Я?!
- Клянусь вам.
- Никогда не думала, - прошептала она.
- Но это в самом деле так. Вы лучше многих мужчин умеете работать. Умеете наладить дело. Вы и редактор, и музыкант, и...
Он замолчал.
- И что?.. - спросила она.
- И я хотел бы знать, что вы думаете обо мне.
Она ответила не сразу. Голос у нее был тихий, немного испуганный.
- Я тоже боюсь вас...
Она опять замолчала, но он ничего не говорил, и она продолжала:
- Я тоже думаю о вас. Больше, наверное, чем сама хотела бы. Вы... вы, в общем, не тот человек, который... - Она остановилась.
- Который что? - спросил он. - Продолжайте.
- Который должен мне нравиться...
Ну, вот и все... Она сказала эти слова. Произнесла их...
Ей казалось, что жар ее щек можно было различить в темноте.
- А какой же я? Говорите.
Она не хотела, но слова сами вырвались из нее:
- Вы из тех, кто посещает публичные дома.
- Я не был у Розы с того вечера, когда мы встретились там.
- Но факт остается фактом. Вы бывали там... и с моей сестрой.
- Сара, я очень сожалею об этом, только ничего изменить нельзя.
- И я не могу изменить своего отношения к этому. Оно всегда будет между нами.
- Говорю вам, я не ходил туда больше! Спросите у своей сестры.
- Я потеряла сестру из-за таких, как вы.
- Нет! Не я причина, что она стала тем, нем стала!
- Говорите тише.
Он повторил, умерив тон:
- Не моя вина, что она сделалась проституткой.
- Но чья же? Чья?! Если бы только я могла понять!.. - Она опустила голову к коленям. Какое-то время одни лишь колокольные звуки наполняли темное пространство комнаты. Когда он коснулся ее наклоненной головы, она резко и испуганно выпрямилась: она не слышала, как он подошел к ней так близко.
- Вам нужно уйти, - прошептала она.
- Да, - согласился он. - Нужно... Я познал вашу сестру, как о том говорится в Библии, и теперь должен уйти. И какое имеет значение все, что мы чувствуем друг к другу?.. Все должно быть отброшено из-за того, что произошло еще до той поры, когда мы встретились. Так получается?
- Да, - ответила она.
Глаза ее были широко раскрыты, в горле стоял ком.
Схватив ее за руки, он поднял ее со стула.
- Это чушь, Сара! И вы сами знаете.
Он склонил голову, нашел ее губы. Они оставались сомкнутыми. Он подождал, не отстраняясь. Она не ответила на поцелуй.
- Я не тороплю вас, - прошептал он, поднимая голову. - Но не решайте сразу. Подумайте...
Он опять прижал свои губы к ее губам, опять водил по ним языком осторожно, ласково, умело. Его не отталкивала ее инертность.
Она дрожала всем телом и крепче прижимала к себе одеяло.
Он снова поднял голову и, не отнимая рук от ее плеч, глядел в темноте в ее широко открытые глаза, словно пытаясь что-то отыскать в них.
Потом его руки скользнули вниз, удержались в изгибе ее бедер. Он еще крепче прижал ее тело к своему. Пауза перед тем, как он вновь наклонился к ее губам, похожа была на промежуток между вспышкой молнии и ударом грома.
Она сопротивлялась, упирая руки ему в грудь, откидывалась назад. После нескольких попыток он признал свою неудачу и отступил. Теперь они стояли на некотором отдалении, не сводя друг с друга глаз.
- Разве вы не хотите, чтобы вам было приятно? - произнес он, протягивая руку, касаясь ее волос возле виска, от чего дрожь пробежала по ее телу. Зачем же тогда...
Он медленно наклонился, легко поцеловал ее веки, мочку уха, щеку, подбородок; затем снова - более настойчиво - коснулся губ. Она ощутила запах табака, шелковистость усов. Его руки слегка скользили по халату, со спины, и складки одежды чуть слышно касались ее ножи: как занавески - подоконника. Потом он с силой сжал ее в объятиях.
С возгласом отчаяния она поддалась, прильнула к нему, словно тонущий к кромке берега, высвободив руки, но не выпуская из них одеяла и как бы накрывая им обоих. Тепло их тел, сами тела слились в одно. Они застыли в неподвижности, словно статуи, только сердца были живы и бешено колотились.
Никогда она не знала, даже не думала, что если вот так близко стоишь с другим человеком, то все, во что раньше верила, может сразу куда-то исчезнуть, улетучиться. В ее душе снова рождался крик - робкий, испуганный, полный трепета. Крик попавшего в ловушку.
Из-за окна донесся умирающий звук колоколов. Казалось, что звенит ее тело, которое сейчас так обнимал Ноа Кемпбелл.
Она высвободила рот.
- Ноа... - Глаза ее были закрыты. - Нам не надо так... Это очень плохо.
- Это человеческая природа, Сара, - настаивал он. - Так повелось у мужчин и у женщин выяснять, что они думают друг о друге.
- Но... но вам пора идти. - Голос ее был совсем еле слышен.
Он стал целовать ее шею. Его дыхание согревало ей грудь сквозь плотную фланель халата.
- Перестаньте! О... прошу вас... Я не могу... - шептала она, упираясь ему в плечи, пытаясь оттолкнуть.
Одеяло вырвалось из ее рук, упало на пол. Она сжала в кулаках складки его рубашки, отстранила его. По ее щекам текли слезы.
- Я не Аделаида! - выкрикнула она. - И не буду такой, как она... И как моя мать - тоже!.. Пожалуйста, Ноа, не надо...
Он застыл на месте. Его руки еще прикасались к ее телу, но в них не было ни силы, ни настойчивости.
- Пожалуйста... - повторила она шепотом.
Он отступил, охваченный внезапным чувством вины.
- Извините, Сара...
Она стояла, тоже неподвижно, со скрещенными руками - словно оберегая грудь.
- Уходите...
- Да, я уйду, но сначала обещайте, что не станете хуже о себе думать. Во всем только моя вина, я должен был уйти, когда вы сказали... Сара, я ничего не знал о вашей матери.
Она отвернулась к окну, обхватив себя руками, не отвечая ему.
Колокольного звона уже не было. Все очарование ночи исчезло.
Ноа поднял с пола упавшее одеяло, накинул на плечи Саре; не отнимая рук от ее плеч, начал говорить.
