Жандарм в недоумении.
– Да кто вам мешает свой виноградник развести? – вступает в разговор писарь Стэнеску. – Господин жандарм правильно говорит: вот посадим виноград помещику, а там можете разводить и для себя, если вам так уж загорелось. Но сперва надо проверить на помещичьей земле, поглядеть, примется у нас эта лоза или нет.
– Проверять на помещичьей, а работать-то нам.
– А кому ж, по-вашему, виноградник сажать? Самому помещику, что ли? Так ведь у него…
– Знаем, что у него… Брюхо больно толстое, куда ему, – слышится голос из толпы.
Жандарм воспрял духом. Из примарии вышел Бубулете и что-то прошептал ему на ухо.
– Стало быть, – опять берет слово осмелевший примар, – вы отказываетесь выйти на работу?
– Раз в контракте не записано – отказываемся…
– А я говорю – выйдете…
– А мы говорим – нет, – шумит толпа.
Со стороны станции доносится конский топот. Еще несколько мгновений – и за спиной крестьян вырастает шесть конных жандармов.
Отсюда недалеко до Бэнясы. Рукой подать. А в Бэнясе жандармский участок – двенадцать человек да еще фельдфебель Бурлэ. За плечами у жандармов карабины, в руках нагайки. Фельдфебель Бурлэ, под чьим надзором находится волость, – приземистый, толстый, коренастый мужчина с длинными, обвислыми усами. И с бакенбардами. Толпа поворачивается в его сторону.
– Ну, что тут? Это верно, что мне про вас сказали?
– А что вам сказали, господин фельдфебель? – спрашивает Удудуй.
– Что вы не желаете выходить на работу.
– И не выйдем, раз в контракте не записано.
– Я вот вам покажу контракт!
Он подает знак, и жандармы окружают толпу. Свистят плетки. Хлещут по лицам, спинам, головам…
Люди бросаются врассыпную. Спотыкаются и падают. Жандармы наезжают на них. Гоняются за бегущими, на полном скаку сшибают с ног. Слышатся крики и стоны женщин.
Удудуй, Оведение, Тицэ Уйе схвачены. Их привели в примарию. Избили до крови. Бил Бурлэ, собственноручно. Потом им связали за спиной руки и жандармы увели их в Бэнясу.
Позже стало известно, что ночью арестованных переправили в Турну. Судить как бунтовщиков…
Ранним утром следующего дня на станцию прибыла рота жандармов. Жандармы обшарили все село, дом за домом. И всех погнали на виноградник…
Целую неделю жандармы торчали в селе.
И под присмотром Франца Капки помещичий виноградник был засажен. А вокруг виноградника крестьяне возвели высокий дощатый забор.
После рождества воротились в село арестанты. Три месяца отсидели они в тюрьме. Еще дешево отделались.
Сколько лет прошло с тех пор? Не так чтобы много. Время бежит быстро. Оглянуться не успеешь – уже год пролетел. Вот послушай. Съел ты, к примеру, пять абрикосов. Осталось у тебя на ладони пять косточек. Выбрасывать жалко. Допустим, четыре из них ты расколол камнем и ядрышки – сладкие с горчинкой – съел. А пятую ни с того ни с сего отложил. Может, решил оставить до другого раза, когда снова захочется. Потом тебе вдруг приходит в голову – что, если ее посадить? Идешь к забору, где понадежнее, ковыряешь какой-нибудь палочкой землю, кладешь в ямку косточку и засыпаешь землей. И начисто забываешь. Думаешь совсем о другом. Мало ли о чем! И вот весной случайно замечаешь в бурьяне росток абрикоса. К осени, смотришь, он уже и подрос. Зима застает его обнаженным, без листьев. Мороз ему нипочем. А уж весной он – глядь! – и расцвел за одну ночь. Красуется, как невеста в белой свадебной фате. Потом начинает плодоносить. Прошло всего два-три года, еще недавно ты играл абрикосовыми косточками, и вот – на тебе!..
Быстро летят годы. Не успеваешь оглянуться…
Разбитый на южном склоне холма, где солнце жарит с утра до вечера, виноградник колченогого помещика, заботливо укрываемый от холодов, оберегаемый пуще глаза немцем-садовником и его помощниками, разросся и уже плодоносит.
Весной барские приказчики ходят по домам и где лаской, где таской выгоняют нас раскутывать хозяйский чудо-виноградник.
Мы идем и раскутываем, а что остается? Ведь мы вроде как для того и родились на свет, чтобы делать работу за тех, кто богат…
Потом нас гонят подвязывать лозы. На подвязку идут обрывки лыка.
– А что, лыко выдержит?
– Выдержит. Хоть сам на нем вешайся.
– С какой стати мне? Я еще не все долги заплатил.
– У тебя, Тицэ, одни долги на уме.
– Не только долги, Тудор, но про них тоже не след забывать. Рано или поздно, а со всеми расквитаюсь. Кровью. И проценты возьму – тоже кровью.
Крестьян на винограднике тьма. Среди них расхаживает Франц Капка. Он уже неплохо говорит по- нашему.
– Не позволяйте ребенку обрывать завязь, Тудор…
– Да он и не обрывает, господин Франц…
Ребенок – это я, Дарие… Я помогаю отцу. И моей сестре Евангелине. Подаю им распутанные и расправленные лыковые тесемки.
Немец отходит. Я тотчас срываю молодой побег, скорее из озорства, чем от голода, скатываю его в комочек, засовываю в рот и принимаюсь жевать. Вкуса завязи я уже не помню, что-то кисловато-сладкое. А вдруг удастся заглушить голод? И я рву еще и еще…
– Живее глотай, а то опять немец идет…
Я проглатываю почти не жуя. Немец ничего не заметил.
Проходит немного времени, и снова под окнами кричат приказчики.
– Завтра опрыскивать!
– По скольку от дома?
– По двое.
– А по одному нельзя?
– Нет.
– А что так?
– Велено по двое.
– Ну, коли велено…
Дважды, а то и трижды приходится опрыскивать барский виноградник купоросом. Целыми днями крестьяне и их жены ходят по винограднику с железными баками за спиной – горбуны, да и только, особенно издали, – держа в одной руке резиновый шланг, а в другой – насос, и обрызгивают сверху донизу каждый куст. Мы, ребятишки, носимся с подойниками, кувшинами, ведрами – у кого что есть, – таскаем снизу от водокачки воду и наполняем бочки, где разводят купорос. У нас все зеленое – и лица, и руки, и ноги…
И одежда тоже в зеленых пятнах…
– Теперь тебя и в семи водах не отмоешь…
– От грязи еще никто не умирал…
Опять проходит какое-то время. И вновь боярские приказчики и слуги прочесывают село. Им дела нет, что мы еле живы. Их ничто не касается.
– Завтра окапывать виноградник. Со своими лопатами. Не забудьте наточить.
С начала весны и до середины лета мы уже трижды окапывали виноградник, перекопали весь склон из края в край. Иначе все заглушили бы сорняки!..
К осени виноград поспевает и наливается соком. Сперва созревают отдельные виноградины, потом гроздья, обращенные к солнцу. Франц Капка похаживает по винограднику, снимает первые созревшие кисти, наполняет корзиночку и относит помещику.
