Бешку, один из гостей, ложится наземь возле дома.
– Кости ноют, Дудэу, пусть медведица помнет меня.
Взобравшись Бешку на спину, медведица разминает ему кости от затылка до пят. Наваливается всей своей тяжестью, кости лежащего трещат… Бешку поднимается, хрустя суставами…
– Как рукой сняло…
И бросает в цыганскую шапку монетку.
Толстуха, мать Альвицэ, наливает два корыта разведенных отрубей. Медведи суют в корыта морды и пожирают месиво. Цыгане из глиняных кружек потягивают вино…
На село опускаются сумерки. У Альвицэ, моего свояка, накрыт большущий стол, за столом полно родственников и друзей. Стол завален подарками. Люди едят и пьют, а как наедятся – выходят в сени или во двор вместе с музыкантами и пляшут, пока не свалятся с ног.
Пора раздавать подарки. Посаженый отец получает рубаху. Посаженой матери тоже преподносят рубаху. И вместе с рубахами – длинные и широкие полотенца, расшитые по краям большими красными цветами. Полотенца вытканы из тонкого полотна. Посаженый отец достает из кошелька серебряный рубль и кладет на покрытое салфеткой блюдо. Гости следуют его примеру. Каждый вынимает из пояса сколько может – серебряную монетку, медяк – и вносит свою лепту. Эти подношения и покрывают расходы на свадьбу.
Минула ночь. Близится рассвет. Но пока еще не рассвело, две женщины и двое мужчин вместе с музыкантами идут к родителям невесты. Идут с доброй вестью – невеста оказалась девушкой. Таких гонцов угощают вином. Посланцы берут двух белых кур, красят в красный цвет и с шумным ликованием возвращаются в дом жениха. После их возвращения невеста и жених с посаженым отцом, матерью и дружкой проделывают обратный путь к родительскому дому. Тем временем мама успевает накрыть на стол и поставить подкрашенную ракию. Все принимаются за угощенье. Ночь была долгой. И всю ночь продолжались танцы. Как тут не проголодаться.
Пока у нас распивают красную ракию, у Альвицэ во дворе под музыку оставшихся музыкантов парни затевают пляски вокруг костра. Авендря выкрикивает:
До самого полудня пьют и едят в обоих домах. Наступает вечер понедельника. Родители жениха и невесты, собравшись вместе, подсчитывают, во что обошлась свадьба, подбивают счет и уточняют, каким состоянием владеют молодожены. Разъезжаются по домам родственники и другие гости.
Но свадьба еще не кончилась. Во вторник утром Евангелина приготавливает три подарка: один приносит нам домой – как откуп; такой же откуп – посаженым отцу с матерью; третий – дружке за все хлопоты, доставшиеся ему на свадьбе.
Прошло несколько дней, и глядь – Евангелина у нас на пороге. Она похудела, лицо у нее вытянулось, под правым глазом темнеет синяк.
– Что случилось, дочка?
Сестра присаживается на край постели рядом с матерью. Закрывает лицо руками и плачет. Плачет беззвучно, не в силах унять слезы.
– Ну что стряслось?
– Ион это…
– С Ионом поругалась?
– Да не-ет… Приходит он сегодня ночью домой пьяный. Я только и спросила – где, мол, был. А он и давай меня бить. Если бы не спрятала лицо, слепой бы осталась.
Великий пост!.. Как долго длится великий пост! Мы питаемся только мамалыгой и похлебкой из порея.
Ждем весну.
Крестьяне уже и не помышляют о восстании, не то что прошлый год. Еще не забыты те, кто погиб совсем недавно. А из тех, кто выжил, многие еще не пришли в себя после полученных увечий, не залечили душевных ран, не избыли страданий.
Жандармы все время настороже.
Мы ждем весну.
Весной станет полегче. Будем есть мамалыгу и щи из крапивы или щавеля.
В канаве, что в глубине нашего двора, крапива и щавель растут в изобилии.
Весной к нам во двор приходят женщины даже с другого конца села – за крапивой и щавелем; пусть их рвут сколько влезет.
VIII
ГЛИНЯНЫЕ ГОРШКИ
Мы решили жать вместе с семьей Беки, Мисирлиу и Уйе. С ними и ни с кем другим. Дело в том, что у Беков новая жатка, очень легкая; пара быков свободно тянет ее по полю, называется жатка «Альбион». Режет как бритва и звенит, звенит… Ее звук издали узнаешь: «Слышь, это Беков „Альбион“«. Мисирлиу мы выбрали потому, что в семье у них, как и у нас, десять рабочих рук, а Уйе очень трудолюбивы: работников двое, но вкалывают за четверых.
– Постой, Уйе, да ведь у тебя жена на сносях…
– Ну и что… Мы все рассчитали. Ребенка после жатвы ждем.
– Ладно, коли так, возьмем и тебя в нашу упряжку. С молотьбой и одни управимся…
– Вот спасибо…
Жать нам приходится у самой Бэдулясы, от нас километров пять на телеге тащиться. Встаем мы около полуночи. Вместе со всем селом. Будят нас петухи, а может, страх опоздать – с помещиком шутки плохи…
– Н-но, сердешные…
Дорога устлана мягкой белой пылью. Шлепают копыта, гремит телега. Сон смежает веки; накрывшись дерюжкой, мы клюем носом.
– Н-но, сердешные!..
Отец высекает огонь, закуривает. Над нами – бездонный свод неба. На ветвях невидимого дерева – дерева ночи – созревшими плодами висят звезды. А луна? Лупы нет. В безлунную ночь воздух словно подернут дымкой. И звезды в безлунную ночь кажутся больше. В безлунную ночь они будто ближе к земле. Но попробуй-ка залезть на тополь, на самую верхушку, и протянуть руку – дотянешься ли хоть до одной? Не дотянешься! А зачем тогда говоришь, что звезды ближе к земле? Да так, для красного словца. Одни звезды белые – вот-вот упадут, как снежки. Другие желтые – как айва. Звезды усыпали все небо – до самой той черты, где оно сливается с землей. И несть им числа… Бездна…
– Что это ты бормочешь, Дарие?
– Да так, ничего. Мама, погляди, вот это – Млечный Путь, это – Телец, вон – Стожары, это – Большая Медведица, рядом Малая. Мама, а где Лев? Покажи мне Льва…
– Да помолчи ты, бесенок…
Я замолчал. Вот падает звезда. Оставляет за собой яркий синий хвост. Хвост еще виден, а звезда уже сгинула. Распалась и растаяла. Вот исчезает и хвост. Кто-нибудь умер. Падает еще одна звезда, и еще одна… Теперь они падают непрестанно. Даже с Млечного Пути.
– Ион, я нашел Льва!
– Так хватай его за хвост!
– У-у-уй!..
Это кто-то ткнул меня кулаком под ребро. Ион разозлился, что я помешал ему спать. Он слезает с телеги и плетется сзади. Теперь уже не уснешь. Так лучше уж совсем стряхнуть сон и хоть немного согреться.
– Но-о-о, сердешные…
Мы переехали железнодорожную линию. Поднимаемся на холм.
– Ты налил в бочку воды?
– Налил.
– И в бидон?
