она, не хочет. А я… тоже не могу. Я-то что должен делать?
– Вы хотите сказать, что у вас есть другая женщина?
– Другую Даша не потерпела бы, – Тихомиров покачал головой. – Да и мне другая не нужна. Я ее люблю, несмотря ни на что. Она вон каких детей мне родила. Она мать, моя жена. Но баба мне, извините, потребна. Я ей говорю: договоримся – я тебя обеспечиваю полностью, ты моя жена, никогда я от тебя не уйду. Но войди и в мое положение. Позавчера ночью взял одну на Лениградке… Ну, из этих, что стоят там, мужиков ловят. Домой привез на квартиру, думал – побалуемся часок-другой, и финита. Да уснул, дурак. Проснулся – за окном уж рассветает. Пока до дачи домчал. А тут уже скандал: где, с кем, сволочь, подонок. Это я-то подонок? – Он горько усмехнулся. – Я жертва обстоятельств. А она… в общем, жена характер показала, уехала, бросила нас тут, спасибо, няньку с собой не прихватила. А то бы я вообще с ума со своими бандитами сошел.
– Вообще-то это не алиби, – сказал Колосов. – Звали-то как вашу ночную бабочку?
– Хрен ее знает. Кажется, Наташка. Они там все Наташки. А что, будете проверять? – Тихомиров покачал головой. – Поедем на Лениградку, может, я ее там и найду, узнаю. Не по морде, конечно, скорее по ляжкам да по ж…
– Па, ну ты скоро? – Из-за двери террасы снова высунулась девочка Саша, горошины-близнецы теперь были уже при ней. Улыбались от уха до уха – отцу, да и Колосову в придачу.
Глава 20
СЮРПРИЗ ОТ ФАИНЫ
Катя собиралась поговорить с Колосовым сразу же после утренней оперативки, но тот сначала был у шефа, а затем вообще уехал из главка. Клубные новости пришлось пока отложить. А Катя не знала, куда деть себя от нетерпения. Бессонная ночь – вот странность – физически на ней никак не сказалась. Вернувшись из клуба (Анфиса поехала к Кате, потому что до Фрунзенской набережной на такси было ближе, чем до родного ей Измайлова), они приняли горячий душ, напились крепкого кофе и встретили рассвет, треща как сороки, обсуждая увиденное и пережитое. Анфиса кляла себя за то, что в острый момент конфликта позабыла про камеру: «Вот снимки бы вышли, как та на нас с ножом кинулась, а Фанька наблюдала». В семь часов в квартире раздался звонок. Катя схватила трубку, предчувствуя… Звонил не Драгоценный, звонил Мещерский. Храбрился, бормотал: «У нас все хорошо. Отдыхаем. Как ты?» – «Сережа, что там у вас творится? – не выдержала Катя. – Я же чувствую, не обманывай меня». – «У нас? Ничего такого, все нормально, не беспокойся. Тут кругом горы и вообще, знаешь, очень красиво».
Анфиса только хмыкнула: ништяк, ты же видишь – оба живы-здоровы. Ну, может, малость горилки перепили. Но Катя… Тревога, которую она все эти дни гнала от себя, вырвалась наружу. Что-то должно случиться. Она не могла объяснить себе ЭТО словами. Что-то случится. И это надо предотвратить. Спасти.
Но кого? Кого и от чего надо было спасать? Драгоценного, о чьем местонахождении там, в Карпатах, она имела самое смутное представление? Или же…
На работе, прежде чем засесть за очередную статью для «Криминальной хроники», она спустилась в розыск. Справилась в отделе убийств – установлено ли, какое растение имитировалось тем пластиковым цветком, извлеченным из трупа Голикова. Но каких-либо данных от экспертов еще не поступило.
В отделе убийств кипел ажиотаж: все были заняты какой-то машиной. Катя поначалу не поняла. Потом прислушалась – колосовские коллеги связывались с МЧС и службой Мосводоканала, вызывали водолазов и кран.
– В чем дело? – спросила она одного из оперативников.
– На Левом берегу в Химках, в речном затоне у Кольцевой, машина обнаружена, милицейская «Волга». Видимо, угнанная, затопленная. С катера патруль заметил, чуть не наскочили на нее, как на риф, – объяснил тот. – Никита Михайлович распорядился, как поднимут, осмотреть тщательно салон и багажник. Это ведь совсем близко от железнодорожного моста, где тело нашли.
Катя недоверчиво выслушала: милицейская «Волга»? Какой идиот рискнет угонять именно такую машину?
Она написала очерк, набросала план еще одной статьи. Отвезла материалы в журнал, вернулась в главк. И столкнулась с Колосовым в вестибюле – он тоже только что приехал.
Как часто они сталкивались вот так – случайно, а может, в этом была какая-то закономерность?
– Никита, у меня новости по Фаине Пеговой, – сказала Катя. – Я вчера с ней пыталась познакомиться, да не слишком удачно.
– Пойдем пообедаем, а? – Колосов выглядел задумчивым.
Они вышли из главка, перешли на противоположную сторону Большой Никитской. Устроились на летней веранде кафе у консерватории. Колосов заказал себе и Кате по бифштексу с картошкой и жареным луком.
– А где ты был? Я тебя с утра разыскивала. – Катя решила, что свой жареный лук отдаст ему.
– Тихомирова на даче навещал, – ответил он. – Ну, и что с Пеговой?
Катя рассказала все. Про приятельницу по имени Аля и про нож – особо.
– И там тоже был нож? – Колосов хмыкнул. Финку, изъятую у Тихомирова, он успел на обратном пути уже забросить в ЭКУ на экспертизу. – И она на вас с Анфисой бросилась?
– Она нас… как бы это сказать… приревновала к Пеговой. – Катя почувствовала, что ей как-то неловко, некомфортно. – Этот клуб, «Сто сорок по Фаренгейту», – эксклюзивный для лесбиянок. И они – Фаина и эта ее психоватая…
– Ойцева ее фамилия, кстати, в прошлом – профессиональная спортсменка, бронзовая призерка по биатлону.
– Призерка? Они – лесбиянки. Ты сам говорил – живут в одной квартире. И это как-то не вяжется с тем, что ты рассказывал про Фаину и покойного Голикова.
– Она умыкнула его на моих глазах из оранжерейного царства, – ответил Колосов. – Подружку свою
