влечения к государственным делам. В этом отношении он привык полностью полагаться на Иосифа, а когда советника не стало, едва ли не впал в отчаяние. Теперь ему пришло в голову подготовить сына к царствованию и как можно скорее переложить бремя правления на его юные плечи. Молодой царевич был провозглашен соправителем, и очень скоро его отец смог полностью удалиться от дел и посвятить все свое время удовольствиям и развлечениям. Сын в отличие от отца оказался государем заботливым и рассудительным. Он не растрачивал казну на возведение пышных храмов, не затевал ради прославления своего имени бессмысленных войн, но вместо этого разъезжал по стране, вникая в нужды всех своих подданных, опекал нуждающихся и страждущих и сурово пресекал злоупотребления и насилие со стороны власть имущих. Короче говоря, делал все возможное, чтобы сдержать данное себе и Иосифу обещание 'жить по правде'.
Со временем царевич пожелал жениться и, естественно, захотел, чтобы ложе и престол разделила с ним Киа. Однако, к его удивлению, отец, до сей поры практически не вмешивавшийся в его жизнь, запретил ему и думать об этом. Вызвав сына в тронный зал, фараон с высоты престола категорически потребовал, чтобы тот женился на своей сестре. Царевич с негодованием отказался, что повергло Аменхотепа в безумную ярость. Царь кричал и топал ногами, лицо его налилось кровью, огромные складки жирной плоти безобразно тряслись. Но юный соправитель не уступал.
– Ты выполнишь мой приказ! – орал побагровевший фараон.
– Ни за что! Ты не можешь заставить меня взять жену по твоему усмотрению.
– Но я могу запретить тебе жениться на Киа!
– Да, отец, сейчас это в твоей власти. Но рано или поздно я сам стану фараоном и тогда смогу поступить так, как мне будет угодно.
С этими словами царевич поклонился и покинул тронный зал.
Аменхотепу осталось лишь брызгать слюной.
А вот Инен, стоявший за колонной и наблюдавший, не вмешиваясь, всю эту сцену, повернулся к своему спутнику, верховному жрецу Амона, и торопливо шепнул что-то ему на ухо. Лица обоих священнослужителей стали еще более угрюмыми.
На следующий день к сидевшему с Киа в саду царевичу подошла мать и, нежно обняв племянницу, попросила оставить ее наедине с сыном. Киа взглянула на царевича, но возражать не стала, а поднялась и ускользнула прочь. Тии сразу же перешла к делу: взяла сына за руку и стала настойчиво уговаривать его жениться на старшей сестре и сделать ее таким образом великой царицей. В отличие от отца она не приказывала и не выходила из себя, а потому и ответ царевича прозвучал более спокойно и почтительно по форме. Но по существу остался прежним: то был отказ. Царица продолжала настаивать, но он лишь покачал головой и рассмеялся.
– Кому-кому, матушка, а тебе едва ли пристало уговаривать меня не жениться на Киа, да еще и ссылаться при этом на нерушимые обычаи. Сама-то ты в нарушение всех и всяческих обычаев, не будучи сестрой отца, заняла ее место и стала великой царицей.
– Это совсем другое дело, – пробормотала Тии, отводя глаза.
– Почему?
Царица беспомощно пожала плечами.
– Такова была воля богов.
– А вдруг воля Бога единого – Бога, в которого, не забывай об этом, веровал твой отец, – состоит как раз в том, чтобы я женился на Киа и сделал великой царицей именно ее?
Тии снова беспомощно пожала плечами и, повернувшись к колоннам, изящным жестом подозвала кого-то к себе. Прикрыв рукою глаза, чтобы не слепило солнце, царевич пригляделся к подошедшему человеку в жреческом одеянии и узнал в нем своего дядю Инена.
Он снова повернулся к матери.
– Если даже тебе не удалось убедить меня изменить принятое решение, то почему ты считаешь, будто дядя добьется большего успеха?
– Потому, что он великий мудрец, познавший множество тайн и лицезревший немыслимые чудеса.
– Сомневаюсь, чтобы он мог быть столь же сведущ и прозорлив, как мой дед.
Царевич увидел, как мать вздрогнула и закусила губу. Потом она почти робко коснулась его плеча и, поцеловав в лоб, сказала:
– О возлюбленный сын мой, разве стала бы я просить тебя сделать что бы то ни было, не будь у меня уверенности в том, что это делается исключительно для твоего блага? Прошу тебя, посиди с дядюшкой и выслушай все, что он тебе скажет. Ибо, повторяю, и он, и я желаем тебе только добра.
Царевич призадумался, с сомнением посмотрел на мать, но потом пожал плечами, склонил голову и выполнил ее просьбу – последовал за Иненом из дворца в храм Амона, в самые его сокровенные глубины. Створы металлической двери плавно разошлись перед ними в стороны, и они проследовали в находящееся за ней помещение с круглым, пустым бассейном. Там дядюшка показал племяннику высеченные на стенах рельефы – тайные образы Осириса и иных богов, а потом поведал царевичу о том, что он по прямой линии происходит от этих неземных существ и является носителем их священной крови.
– С начала времен фараоны женились на собственных сестрах, чтобы сохранить в своем потомстве чистоту божественной крови, – молвил он под конец, и в голосе его неожиданно прозвучал гнев. – Как же ты дерзаешь нарушить сей непреложный обычай? Разве это не столь же кощунственно, как попытаться запрудить Млечный путь или священное русло дарующего жизнь Нила?
– Нет, – ответил царевич, – ибо сие суть дары Бога единого, пребывающего на небесах.
– Непрерывная линия священной крови есть дар великого бога Осириса.
– Нет, – повторил царевич, – ибо истинный Бог лишь один.
Инен едва заметно улыбнулся.
– Ты изменишь свое мнение, о царевич, когда, встретив свой смертный час, познаешь, что твоим подлинным уделом является бессмертие.
– Все люди смертны.
Улыбка Инена стала еще шире.
– Люди – да. Но не носители крови фараонов, божественной крови Осириса. Той крови, которая течет и в твоих жилах.
Царевич, однако, лишь презрительно рассмеялся.
– Я видел гробницы, в которых покоятся мои предки.
– Эти гробницы не более чем врата в вечное царство Осириса. И ты вступишь в это царство, даже не желая того, лишь по праву твоего божественного происхождения.
Несколько мгновений царевич внимательно смотрел на собеседника, а потом покачал головой.
– Я не верю в Осириса. Равно как не верю и твоим словам.
– Придет время – и ты поверишь.
– Я так не думаю.
– А я утверждаю, что рано или поздно настанет момент, когда кровь твоя станет твоей судьбой и отречься от этого будет нельзя.
– Что ты имеешь в виду?
Инен не ответил, однако от царевича не укрылось, что дядя его метнул быстрый взгляд в сторону бассейна.
– С меня довольно, – с неожиданно прорвавшимся раздражением заявил юный наследник и повернулся назад, к металлическим дверям.
Но Инен устремился за ним и удержал его, схватив за руку.
– И для тебя, да и для госпожи Киа, – прошептал он, – будет лучше, если ты оставишь ее теперь, до того как у вас появится ребенок.
– Почему? – спросил царевич, неожиданно почувствовав, как его охватывает тревога.
Собственный вопрос показался ему сравнимым с хрупким кувшином, сброшенным с крыши и падавшим в полной тишине... Он ждал, когда раздастся звук удара, но его не последовало.
Наконец дядя прокашлялся и прервал затянувшееся молчание:
– Надеюсь, она еще не носит твоего ребенка?
Царевич не ответил, но, хотя он и попытался сохранить бесстрастное выражение, дядя, похоже, угадал
