– Да, не повезло. Вот именно, так оно и было, так и есть. Даже горе – одно притворство. – Она подняла лицо, бледное лицо под черными волосами, перерезанное шрамом рта. – Знаете, Джо, мне еще никто не сочувствовал так искренне, как вы. Подите сюда.
Он пододвинулся к ней, она взяла его руку, приложила к своей щеке. Потом отняла, тряхнула волосами.
– Вы – чудесный человек, Джо. Если бы я хотела выйти замуж, я бы непременно вышла за вас. Простите мою глупую выходку, Джо.
– Выходку? – повторил Джо, глядя на ее черные волосы. Потом сказал безразличным голосом: – А-а…
– Но мы еще не решили, что делать с этим несчастным мальчиком, – деловито сказала она, кутаясь в одеяло. – А я об этом и хотела с вами поговорить. Вам хочется спать?
– Ничуть, – сказал он. – И, наверно, никогда не захочется.
– Мне тоже. – Она села поудобнее, опираясь головой о спинку кровати. – Прилягте тут, давайте решать, как быть.
– Хорошо, – сказал Гиллиген. – Только лучше бы снять башмаки. Испачкаю гостиничное одеяло.
– Черт с ним, – сказала она. – Ложитесь сверху, с ногами.
Гиллиген прилег, закрывая ладонью глаза от света. Помолчав, она сказала:
– Так что же с ним делать?
– Сначала надо доставить его домой, – сказал Гиллиген. – Завтра я дам телеграмму его родным – старик у него священник, понимаете. Но беспокоит меня эта его чертова девчонка. Надо бы дать ему помереть спокойно. Но что делать – сам не знаю… Видите ли, я многое понимаю, – объяснил он, – но, в конце концов, женщинам легче угадать, они правильнее решат, мне так не додуматься.
– По-моему, никто больше вас для него не сделает. Я на вас надеюсь, как на каменную гору.
Он отодвинулся, закрывая глаза от света.
– Не знаю. Пока что я пригожусь, а потом надо будет не только соображать. Слушайте, а почему бы вам не поехать с нами, со мной и с генералом?
– А я и собираюсь ехать, Джо. – Ее голос словно шел откуда-то из-под его ладони. – По-моему, я с самого начала так и решила.
«Влюбилась в него». Вслух он сказал:
– Вот и хорошо. Я знал, что вы правильно поступите. А как ваши родные?
– Никак. Только вот, насчет денег…
– Денег?
– Конечно… Мало ли что ему понадобится. Ну, понимаете. Он может по дороге заболеть.
– Черт, да я выиграл в покер столько, что истратить не успел. Нет, деньги найдутся. Это не проблема, – сказал он грубовато.
– Да, деньги найдутся. Я ведь получила пенсию за мужа.
Он молчал, защищая ладонью глаза от света. Его ноги в грубых башмаках лежали на чистом покрывале. Она сидела, обняв колени, закутавшись в одеяло. Помолчав, она спросила:
– Вы спите, Джо?
– Смешная штука жизнь, верно? – сказал он внезапно, не двигаясь.
– Смешная?
– Еще бы. Солдат помирает, оставляет вам деньги, а вы тратите эти деньги, чтоб другой солдат мог помереть спокойно. Разве не смешно?
– Наверно, смешно. Все смешно. Смешно и страшно.
– Во всяком случае хорошо, что мы все решили, – сказал он после паузы.
– Он будет рад, что вы с нами поедете.
«Дик, милый, милый». «Мэгон спит, и этот шрам…» «Дик, мой дорогой».
Она чувствовала затылком жесткую доску изголовья, ощущала свои длинные ноги в крепко сжатом кольце рук, обхвативших колени, видела самодовольную, равнодушную, безличную комнату, похожую на отведенный ей мавзолей (сколько же тревог, страстей, желаний похоронено тут?), высоко над миром радостей, и горестей, и жажды жизни, над неприступными деревьями, занятыми только материнством и весной. «Дик, Дик, мертвый, страшный Дик. Ты был когда-то живым, молодым, страстным и злым, а потом ты умер. Дик, милый, милый. Эта плоть, это тело, которое я любила и не любила, твое прекрасное, молодое, злое тело, милый Дик, теперь оно кишит червями, как скисшее молоко. Дик, милый».
Гиллиген Джозеф, бывший рядовой по призыву, демократ, пронумерованный, как каторжник, спал рядом, и его башмаки (выданные ему бесплатно демократами более высокого ранга, чем другие демократы) невинно и неловко лежали на белом покрывале гостиничной кровати, безупречно чистом и безличном.
Она высунула руку из-под одеяла и одним движением погрузила комнату в тьму. Потом свернулась под одеялом, подложив руку под голову. Гиллиген мирно храпел, наполняя комнату домашними, успокоительными звуками.
«Дик, милый, какая безобразная смерть…»
В соседнем номере курсант Лоу стряхнул с себя кошмар, открыл глаза и безразлично, с равнодушием самого вседержителя, уставился на лампы, горевшие вокруг. Через некоторое время он ощутил свое тело,
