А когда я прочитал, что – в числе прочих – гроб Есенина нес Соболь[58] , – подумал грешный, как бы и Соболь не удавился, но этот, конечно, по другим мотивам. Да, «Дневник подростка» – книга интересная. Это подлинный дневник девочки 11—14 лет, венки, т. е. жительницы г. Вены. Прочитайте, стоит.
И прочитайте «Кюхлю» Ю. Тынянова, еще более стоит.
И спросите М. Беляева – кому я должен писать о передаче архива моего Дому Пушкина?
И выпал здесь, вчера, снежище в пол-аршина толщиной, а сегодня жарко.
Что же касается меня, так был я нездоров и 28 дней не вылезал на улицу. Угнетал меня бронхит, самый лучший в Европе. И сейчас кашляю, точно стадо баранов. Оттого и пишу плохо. Портрет писать собираетесь? Чей? Написали бы карикатуру на Горького и прислали ему для развлечения, а то – живет человек и никаких радостей.
Мы все здоровы. Но были и нездоровы: Соловей сначала, затем воспитанница его Марфа Пешкова. Я – не считаюсь, нездоровье становится моим «перманентным» состоянием.
В общем – все очень тоскливо.
Будьте здоровы, Купчиха милая, и того же весьма желаю А [ндрею] Романовичу].
Лавренева пришлите! Липице – поклон, сердечный привет».
«Многоуважаемое чадо души моей!
Да возблагодарит Вас Творец всего видимого и невидимого за Ваши неутомимые заботы о просвещении моем, сам же я обещаюсь и клянусь добыть Вам визу на въезд в очаровательную Италию и, кстати, сообщаю, что Борис Григорьев[59] отлично написал мой портрет в окружении отвратительных рыжих морд из «На дне».
Оный Григорьев хотя и не Аполлон и стихов – не сочиняет, критических статей не пишет, но – талантлив удивительно. Голова же у него путаная. Но это – ничего.
Купчиха! Умоляю Вас: пришлите мне список стихов, написанных Есениным Айседоре Дункан: сие – необходимо. Такого тона стихи у меня есть, но – мне их мало, а стихи о Дункан – особенно важны.
Все, что написано о С. Есенине, – я – благодаря главным образом Вам – имею. Все, что напишут – буду иметь. Мне чудится, что, кончив роман, я попробую написать повесть о поэте, т. е., вернее, о гибели поэта. Нечто очень дерзкое и фантастическое.
Итак – пришлите стихи, умоляю еще раз и еще 20 раз.
Живем тихо и спокойно, хотя это не правда. Ибо посещает нас множество девиц различных национальностей и в их числе – Татьяна Шаляпина, артистка труппы Анны [60] Павловой, которая Анна имеет здесь оглушающий успех на итальянском языке.
Труппники ее – все итальянцы, но превосходно обучены русским «матерным» словам и говорят их очень просто и четко – как «si» и «по».
Так что, списывая стихи Есенина, Вы не смущайтесь, я тоже слова эти знаю издревле.
Засим – до свидания и посылаю Вам «Дело Артамоновых» в переплете, и даже с подписью.
Будьте здоровы.
25/П – 26.
Napol
Все кланяются, хотя ушли в кино вместе с Григорьевым.
10.111.26.
«Дорогая моя Купчиха —
Христос Воскресе!
Раньше я не успел написать Вам об этом. Я вообще никуда и ни в чем не успеваю. Жить здесь, в Неаполе, уже стало нельзя. Гости. Граммофоны. Фокс-троты и фокстерьеры. Бульдоги. Грызня, лай и вой. Все обижены. Я – тоже. Англичанами и американцами с аппаратами. Придут, сядут и спрашивают:
– Дуете в спик инглиш?
– Ноу, – говорю, – онли рашен дую.
Не верят и всячески стараются надуть, чемберлены!
Через некоторые дни едем в Сорренто, где все готово уже: лимоны, шпионы, лоун-теннис под окном у меня. Читали Вы: старушка из пистолета ноздрю прострелила Бенито Муссолини? Вот оно, – правильно говорят: «Гони природу в дверь, а она в окно влезет». Хотя, кажется, эта пословица в данном случае не применима.
Хотя – как понять, что к чему и когда применимо? У Вас, там, весна? Счастливцы. Здесь дышать нечем. Африка. Широкко. Чернила сохнут. Ехали бы Вы в Америку, право! Вот Б. Григорьев уже продал туда Тимошу за большие доллары. И меня продаст. И Вы бы написали меня, да и продали. Серьезно. Эх, Вы, не практическая.
В Париже известный политический кашевар Петр Струве[61] стряпает нечто Всероссийское. Знали бы Вы, как это жалко, как бездарно, как гнусно!
