Ушаков

неполадки, возникшую потребность в нем, его совете, требовал быстроты и четкости в деле. Памятен был в этом смысле отданный им в более поздние годы знаменитый приказ «Об исправности и расторопности».

«С выходом с эскадрою на море рекомендовал я всей команде служителям, как долг, служба и исправность требуют во всех обращениях и исполнениях дел, служителям быть всегда расторопными и оным показывать всеми движениями и видом с крайней поспешностью и проворством к делу во многих местах, где потребно быть броским и бежать скоро, в руках иметь отменную расторопность, а где потребно, и силу при проворстве употребить всевозможно. Но за сим замечаю многих весьма вялыми и нерасторопными, а сие не отчего много происходит, как только от их лености. Господину командующему 84-пушечного корабля наистрожайше подтвердить вахтенным командирам и всем офицерам, чтобы служителей, как требует долг закона, обучением довесть в лучшую исправность и всех, кто окажется ленив, принудить таковых строгостью воинской дисциплины. Рекомендую сей же час приказать всех слушателей собрать во фрунт и сей приказ им объявить и внушить внятно. Я надеюсь, что служители будут стараться доставить мне удовольствие видеть их исправными, беглыми и расторопными, как должно быть, отлично-хорошими, расторопным и исправным людям, в противном же случае принудят употребить над собою законную строгость, к чему, однако, я принужден быть не ожидаю и не желаю, поэтому и от них надеюсь охотного послушания и расторопности. Я почитаю и собственно для них лучше всякое дело сделать с крайней поспешностью, нежели леностью и непроворством длить оное медлительностью.

Господам капитан-лейтенантам и вахтенным командирам объявить, если они не употребят всевозможного старания служителей в лучшую исправность и расторопность и на чьей вахте я замечу ленивое людей исполнение, со всей строгостью прикажу на них взыскать, поэтому и положить оное на их отчет, ибо за всякое непроворство людей отвечать они будут непременно» (выделено мною. — В. Г.).

Корабль был его домом, его миром. Корабль — мир. В нем соединялось для Ушакова все: заботы, устремления, чувствования, размышления. Корабль не стал для него местом погребения надежды, нет, наоборот, он вывел его в большой мир великих людей, связал его золотыми нитями с будущим, не ограничил его, а расширил кругозор, выведя в океаны, провел вдоль берегов Швеции, Дании, Пруссии, Голландии, Англии, Франции, Португалии, Испании, Италии, Греции, Алжира, Турции. Кораблем он был возвышен до самых больших высот, без него он не мог твердо стоять на суше. Да на суше и не приходилось долго пребывать…

* * *

В середине года «Виктор» сопроводил пьемонтский, голландский и испанские торговые корабли к порту Магон.

…Из-за нахмурившейся колючими соснами скалы, подгоняемый резким норд-вестом, внезапно выскочил юркий парусник. Ядра, пущенные из его бортовых пушек, расщепили переднюю мачту итальянского «купца» и, закрутившись в полотняный парус, рванули его вниз. Второй залп остановил команду, кинувшуюся менять паруса для разворота. Ошеломленный атакой, капитан шедшего за «итальянцем» испанского корабля курса не сменил, а принялся истово молиться: «Спаси и помилуй, Святая дева Мария. Спаси…» О сопровождающем караван купеческих судов русском фрегате и забыли. Да он и не виден был из-за другой скалы, которую осторожно обходил. Флаг на атакующем паруснике отсутствовал, это не оставляло сомнений — арматоры. Но кто они, каперы Англии, греческие корсары или варварийские пираты? Кто забрался сюда, к испанской Мальорке? А арматорский корабль недвусмысленно требовал сбросить паруса в остановиться. Два корабля продолжали идти вперед, другие сбавили ход, показывая, что покорились. С каперского корабля на смешанном испано-французско-английском языке потребовали сложить оружие. Обросшие бородами, в турецких шароварах, греческих шапочках, с французскими ружьями матросы соскакивали в шлюпку, спущенную для них. На торговых кораблях обреченно смотрели на приближающихся… Ядро, упавшее рядом со шлюпкой, развернуло ее, поломало весла. Второе вызвало фонтан со дна, а третье — раскололо напополам. Пираты на корабле не успели подбежать к пушкам верхней палубы, как были сметены бортовым залпом орудий «Виктора», уже показавшегося с другой стороны скалы. Ушаков сразу понял, что капера следует ошеломить, не дать ему подготовиться к отпору, сбить с палубы артиллерийскую команду, задержать внизу марсовых. Оторопелая и наполовину уже уничтоженная команда подняла руки перед идущими на абордаж русскими. Капитан со взятого в плен корабля, опустив голову, молчал, когда в окружении своих моряков вступил на палубу русского фрегата.

— Кто вы? Из какой страны? — спрашивали его по-испански и по-английски. Находившийся на корабле Ушакова греческий офицер спросил по-турецки и арабски.

— Скажите, что за нападение на мирных купцов мы привяжем ему ядро к ногам и пошлем к рыбам, — хмуро посмотрел на командира пиратов Ушаков. Тот продолжал молчать, и только когда два дюжих русских моряка подхватили его под руки, что-то закричал.

— Ваше превосходительство, он кричит, что вы будете отвечать перед французской короной.

— За что же это? — нервно дернул головой Ушаков. — Он слышал что-нибудь о Декларации, о свободе морской торговли? Может быть, это не он хотел ограбить купцов?

— Он говорит, что то не купцы. Они везут военную контрабанду в Гибралтар.

— Откуда он взял? Мы проводим их на Мальорку к испанцам, союзникам Франции, и они там будут разгружаться. А ему придется здорово раскаяться в своем разбое. Пусть поднимет голову и посмотрит в глаза своим жертвам. — Капитан каперского судна поднял голову, крикнул: «Вива, Франс! Вива!..» И внезапно замолк, остановив взгляд на уходящем с палубы капитан-лейтенанте. Корсарский вожак рванул себя за стянутый узлом на груди платок и голосом, полным отчаяния, простонал: «Федор…» Ушаков остановился, обернулся, внимательно и строго посмотрел на разбойного капитана. Тот же сделал шаг к нему, стал бить себя в грудь:

— Федор! Се муа! Се муа! Де Шаплет!

Да, обросший, с закутанной в тюрбан головой, в варварийских шароварах, человек был Виктором де Шаплетом. Не тот щеголеватый, элегантный капитан французского парусника, с которым он три года назад пировал в Ливорно, а разбойного вида предводитель каперского корабля, который, не будь ушаковского «Виктора», захватил бы в плен экипаж, ограбил корабли, продал их, а может, и людей в рабство алжирским беям.

— Что же ты бандитом заделался? — сокрушаясь, спрашивал Ушаков Виктора в своей каюте, где отпаивал чаем уже распрощавшегося с жизнью командира каперов.

— Знаешь, Федор, нужны деньги, нужно богатство. У нас без этого жить нельзя, — помешивая чай, устало рассказывал де Шаплет.

— Но не грабить же на больших дорогах из-за этого. Я ведь тоже замков не имею в России. Служу Отечеству. В этом нахожу опору для честного бытия!

— А кто тебе сказал, Федор, что я не служу отечеству? Меня снабдили порохом, провиантом, солониной в Тулоне. Сняли только французский флаг. И я рыскаю по всему побережью, перехватываю все, что идет в Гибралтар. — Де Шаплет сокрушенно вздохнул. — Да и не только в Гибралтар…

О быстрых рейдах, ночных атаках, незаметном прохождении вдоль берега, схватках с английскими крейсерами, как будто дождавшись наконец слушателя, долго рассказывал пленный капитан в тот вечер Ушакову.

— Надоело, Федор, руки марать, — признался он к концу беседы. — Но наш флот бездействует. Все большие битвы проигрывает. А я мелкие выигрываю.

…Утром торговые корабли вошли в порт Магон. Ушаков отпустил французов на уходящем в Тулон датском «нейтрале», помахал отъезжающему де Шаплету.

— Переходи к нам на службу, Виктор, моряк ты отменный, у нас заметят. Или приходи на торговом, охранять буду!

Граф Северный