Потемкин снова был хладнокровен, энергичен, полон планов и надежд, как раньше. Стал приглядываться к морским командирам, явственнее увидел заносчивость, отсутствие должной практики в отечественном флоте у Мордвинова, разглядел за внешней решительностью страх дальних походов, робость в командовании у Войновича. И все внимательнее приглядывался Потемкин к командиру «Св. Павла» Федору Ушакову. «Есть же моряки храбрые», — уверял он всех. Да, таковые были.
В баталиях, развернувшихся вокруг Очакова, флот активно не участвовал. Да и корабли, присланные из Херсона, предписания атаковать турецкий флот не имели. Вот тут-то и отличился мальтиец офицер русской службы Джулио Ломбарди. Он, не ожидая приказаний, на галере «Десна» атаковал вражескую эскадру. Турки от такой предерзостной выходки опешили, снялись с якорей, подошли под стены крепости. Неустрашимый ход бесстрашного судна вызвал у них в памяти чесменские видения. «Десна», проведя успешную стрельбу по кораблям и крепости, невредимая возвратилась к Кинбурну. Мордвинов, любивший во всем однолинейный порядок, хотел отдать Ломбарда под суд. Суворов выразил восхищение и послал рапорт Потемкину, тот наградил храброго капитана «Георгием» 4-й степени и произвел его в лейтенанты. Но, пожалуй, эти вылазки, которые «Десна» производила и позднее, были самым большим успехом русского Лиманского флота. По требованию Потемкина Мордвинов разработал тщательный и подробный план атаки на турецкие корабли. Турки, однако, упредили действия флота и атаковали Кинбурн. План не осуществился. Не осуществился и второй замысел контр-адмирала. Попытка с плавучей батареи зажечь брандскугелями турецкие корабли и повторить Чесму сорвалась, плавучая батарея капитана 2-го ранга А. Веревкина была поражена турецкими ядрами и оказалась отнесенной течением к Гаджибею, где и была захвачена противником. Русские корабли уныло постреляли в течение двух дней в сторону турецких, а затем флотилия противника, увидев слабость, нерешительность и вялость русской эскадры, ушла на зимние квартиры и удобные гавани на безопасные стоянки.
Морская победа у Мордвинова не состоялась, «верный успех», который он обещал Потемкину, не получился. По-видимому, это в немалой степени повлияло на решение князя возвратить Мордвинова от действующего флота в Херсонское адмиралтейство, на лиман же был командирован Ф. Ф. Ушаков, который прибыл в Херсон в конце октября 1787 года. Однако Мордвинов постарался его быстро отправить обратно в Севастополь, командовать же лиманскими эскадрами стали довольно авантюрные и беспардонные храбрецы принц Нассау-Зиген и французско-американский корсар Поль Джонс.
Севастопольская эскадра зализывала свои раны. Особенно энергично действовал корабельный мастер Катасонов, проводя ремонт и усовершенствование кораблей. К лету армия Потемкина двинулась к Очакову, светлейший князь понимал его ключевое значение для всей системы обороны турок на юге. Туда же подошел и турецкий флот. После Чесменского поражения он отстроился, обновился и в начале 1788 года состоял из 20 линейных кораблей, более чем 20 фрегатов. Командующий капитан-паша Гассан был человеком хладнокровным, настойчивым и решительным.
В это время развернулась новая волна южного отечественного кораблестроения.
В Херсоне в 1788 году строились пять катеров и дубель-шлюпки. В имении Потемкина Мошны в Смелянском графстве также приступали к постройке плавбатарей и дубель-шлюпок. Вспомнился опыт азовских новоизобретенных кораблей, и Потемкин потребовал создать и для лимана легкие суда, «которые бы могли ходить отчасти в море, неся большие пушки и мортиры».
В это время разворачивал строительство запорожских лодок в Кременчуге будущий строитель Николаева промышленник и полковник Михаил Фалеев.
Фидониси, взошедшая звезда
Ушаков знал, что Потемкин засыпал Войновича требованиями выйти в море для решающей схватки с турецким флотом. Тот тянул, ссылался на недоделки, благо и корабельники говорили об этом… Катастрофу флота у Калиакрии в прошлом году объяснил Потемкин дурными качествами своих судов. «Не было никаких недостатков в рачении, ни в усердии, ни в осторожности, ни в искусстве; а все произошло от слабости судов и снастей». И уже осмелев, заявлял везде: «Хоть шторм прежестокий был, но если бы все крепко было и качество судов лучшее, все устояло бы». Однако чувствовал, что второй раз светлейший его не простит, не оправдает, и явно трусил, выискивал причины, чтобы оттянуть выход эскадры. Неуверенность передавалась экипажам, необстрелянным офицерам. И лишь Ушаков времени не терял, дни и ночи проводил на корабле — учил, учил, учил.
Особенно требователен был к канонирам, ко всем, кто с порохом и ядрами имел дело.
18 июня Войнович решился. Осторожно вывел эскадру в море, последовал с ней к северо-западу, чтобы напасть на турецкий флот, находившийся у Очакова. В эскадре было два линейных корабля и десять фрегатов. Ушаков понимал, что фрегаты маломощны. В европейском флоте мало кто решился бы поставить их в линию против настоящих боевых линейных кораблей. Да еще шлейф малых шебек, корсарских судов, кирлимгачей сопровождал русскую эскадру. Кораблей вроде бы и немало, но ясно, что их огневая мощь скудна.
Ушаков возглавлял авангардию, за ним на «Преображении» (после конфузливого штурмового погрома «Славу Екатерины» было приказано переименовать), граф Войнович. Он фактически передоверил командование и принятие решений Ушакову, приглашая того для совета.
1 июля Войнович пишет: «Любезный товарищ. Мне нужно было поговорить с вами. Пожалуйста, приезжай, если будет досуг. 20 линейных кораблей насчитал!»
Русская эскадра при неблагоприятном ветре проследовала в отдалении от Очакова и после Гаджибея у острова Фидониси увидела усиленный турецкий флот. 17 линейных кораблей, 8 фрегатов и масса малых судов заставили Войновича уже просто взывать к Ушакову.
2 июля: «…Я думаю, друг мой, что ввечеру нам поворотить через контрмарш[8] к берегу. На сие согласимся после. Авось Бог даст ветру от берега и взять бы у него с наветра — так и сомнения бы не было. Тут только три корабля хорошо снабжены людьми; а прочее все у них сволочь. На абордаж у нас не возьмешь — люди хороши и подерутся шибко. Наши храбростью им не уступят. Сегодня, думаю, он не подойдет, ибо будет поздно, но завтра рано надобно быть готовым, да и ночью осторожным. Если подойдет к тебе капитан-паша, сожги, батюшка, проклятого! Надобно нам поработать теперича и отделаться на один конец. Если будет тихо, посылай ко мне часто свои мнения и что предвидишь? Будь здоров и держи всех сомкнутых, авось избавимся».
Ушаков, однако, избавиться от боя не желал. Видя, что турки выстраивают линию боевых кораблей, прикинул в уме: у них 1110 орудий, у нас всего 550. Да и калибр наш меньше, металла в русские корабли турки будут посылать почти в три раза больше. По всем статьям — силе кораблей, мощи артиллерии — русская эскадра уступала противнику. В случае же абордажной схватки десять тысяч человек с турецких кораблей имели неоспоримое преимущество перед четырьмя тысячами человек русского экипажа.
И тем не менее утром 3 июля Ушаков решительно повел авангардию на сближение. Дул тихий северо-восточный ветер. Турецкий флот лежал на ветре у Ушакова, и он решил выиграть ход у передовых турецких судов. «Святой Павел» и два его передовых фрегата отнюдь не держали строй, а шли как бы в авангарде у неприятеля. Ушаков решил обойти голову колонны и поставить турок в два огня. Гасан-паша был человек опытный: поняв грозившую ему опасность, тоже приказал прибавить паруса. Турецкие корабли оказались легче в ходу, и передовые из них сблизились с авангардией Ушакова. Другие суда вытянулись в длинную рассыпанную линию. Началась канонада.
— Стрелять ближними прицельными выстрелами! — приказал Ушаков. Артиллеристы старались отменно: рвались снасти, летели ошметки полотна, в бессилье обвисали паруса у турецких кораблей. Три первых из них сделали оверштаг — поворот на другой галс и пошли прочь. Гасан-паша был вне себя, когда увидел сей позорный маневр своих капитанов. Он отдал им приказ: повернуть снова в бой и для выражения своих чувств велел ударить по своим бежавшим кораблям ядрами. Не помогло! Да и не до бежавших было, сам Гасан уже вступал в схватку с Ушаковым. Он еще не знал тогда, что это будущий могильщик турецкого флота, и с яростью набросился на корабль капитана русского авангарда. Ушаков недаром обучал своих моряков и артиллеристов: они творили чудеса, держа скорость и прицельно поражая ядрами флагман турок. Вся корма у того была разворочена: ход падал. Он вынужденно устремился на юг от молниеносного корабля
