был не студент, а, кажется, девятиклассник. Просто отец у него работал профессором в институте, а сынок однажды сказал в ребячьей компании: «Мне пятерочный аттестат ни к чему, дорога и так открыта. Можно считать, что я уже студент». С тех пор кличка прилипла к парню намертво...
Рядом со Студентом стоял Череп — сумрачное неуклюжее существо, ученик восьмого класса той же школы, где учился Горька. У Черепа была яйцеобразная, покрытая мелким пухом голова и длинные ноги в тяжелых ботинках (он всегда волочил эти ботинки, как гири).
Горька остановился. Оклик прозвучал мирно, и драпать, видимо, не стоило. Хотя бы для того, чтобы зря не раздражать Студента и его друзей. Да и не убежать. Череп, конечно, запутается в ботинках, но Студент на велике догонит в два счета...
— Чего? — стараясь быть независимым, сказал Горька.
Студент и Череп медленно подошли.
— Дело есть, — сообщил Студент. — Предложение одно... Пойдем поговорим.
— Мне домой надо, — попробовал отвертеться Горька.
Но Студент ласково и крепко взял его за плечо.
— Да пойдем, не бойся.
Он повел заробевшего Горьку в гараж, который стоял в глубине большого двора. Когда-то в гараже находились «Жигули», но потом папаша сел в тюрьму и машину пришлось продать. А гараж куда денешь? Если бы железный — другое дело, а кирпичный с места не сдвинешь. И теперь в гараже собиралась компания Капрала.
Занимались они там вроде бы обыкновенным делом: ремонтировали старый мотоцикл. Но все ребята знали, что это дело у них — не главное.
Сейчас в гараже сидели на верстаке сам Капрал и вертлявый семиклассник Шкалик.
— Во, — сказал Студент и подтолкнул Горьку вперед. — Нашел. Это геройский парень, сделает все о’кей.
Горька тоскливо подумал, что лучше все-таки драпануть. Но в дверях стоял Череп и смотрел на него с ленивой скукой.
Капрал вдруг соскочил с верстака и резко сказал:
— Череп, сгинь из дверей! Я вас, идиотов, просил добровольца привести, а вы его, будто заложника, притащили! Если не хочет, пусть уходит...
Потом он глянул на Горьку бархатными своими глазами и спросил с участием:
— Они что, силой тебя тянули?
— Не... — пробормотал Горька. — Я сам.
— А! Ну, другое дело... Тогда вот что. Помоги нам по-человечески.
— А чего... — нерешительно откликнулся Горька.
У Капрала затуманилось красивое лицо, он виновато улыбнулся:
— Да дело-то обыкновенное... Честно говоря, перебрали мы вчера на дне рождения у одного корешка. Тебе этого не понять, да и слава богу. Не надо... Только поверь мне, грешному: голова трещит, будто в ней рота барабанщиков, и муторно так, словно мыла наелся.. Вон и Студент слегка бледный...
Он говорил тихо, доверительно и смотрел на Горьку с надеждой, словно тот и в самом деле мог помочь.
Горька ощутил симпатию и жалость к страдающему Капралу. И легкую гордость оттого, что знаменитый Капрал не грозит, не требует, а так по-доброму просит о помощи. Но о какой? На бутылку ему, что ли, надо? Горька добросовестно вывернул карманы, вытряхнул крошки и несколько медяков.
— Вот, все... — Он честно взглянул в печальные глаза Капрала.
Капрал вздохнул и качнул головой:
— Да нет, не то. Все на деньги не измерить... особенно, когда их нет... Понимаешь, тут надо немного смелости. Конечно, не как в партизанском отряде, но все-таки... Найдется у тебя?
В Горьке опять задрожала тоскливо-тревожная струнка. Он пожал плечами.
— Найдется, — уверенно сказал Капрал. — Да и задача-то пустяк. У магазина сейчас будут разгружать ящики с коньяком «Белый аист». Никто за ними толком не смотрит, грузчики мотаются туда- сюда. Протопаешь мимо ящиков, дернешь одну бутылку, сунешь вот в эту сумку, обойдешь кругом квартал — и сюда. Нас там всякая собака знает, а на тебя и не взглянут. Сделаешь?
— Нет... — сказал Горька, осипнув от страха. И неловко затоптался на месте.
Капрал без улыбки смотрел, как он топчется. Потом сказал со вздохом:
— Ну, нет, так нет. А может, решишься?
— Нет. Пустите меня, — опять пробормотал Горька, пряча глаза.
— А кто тебя держит? Иди, — проговорил Капрал. — Только условимся по-джентльменски: про наш разговор никому. Понял?
— Понял, — торопливо согласился Горька и оглянулся на дверь. Выход был свободен. Горька обрадовался... и не пошел. Виновато посмотрел на Капрала, будто в чем-то обманул хорошего человека. Капрал сказал ему ласково:
— Ты ведь не боишься. Ты это с непривычки. Думаешь, наверно, что нехорошо, мол... А какая разница, кто эту бутылку выпьет? Мы для поправки здоровья или какие-нибудь алкаши, которые работу прогуливают? Или думаешь, государство обеднеет на десятку?
Горька не думал про государство, он думал про себя.
— Если поймают...
Капрал засмеялся:
— Да кто тебя поймает? Если даже увидят, разве догонят? Да и не увидят...
— Ну, а поймают, так что такого? — с писклявой усмешкой вмешался Шкалик. — Ты скажи, что коньяк хотел вылить, а бутылку сдать, чтобы двенадцать копеек получить.
— Точно, — согласился Капрал. — Посмеются да отпустят. Ну, может, пинка дадут... Да чушь это, никто не увидит. Зато от нас будет тебе вечная благодарность и защита от недругов. А?
Потом, вспоминая все, что было. Горька так и не мог понять, почему он согласился. Боялся Капрала и его дружков? Пожалуй, нет. Мстить они не стали бы, слишком мелкая он для них личность. Да и связываться с сыном милиционера — себе дороже. Пожалел Капрала? Может быть, самую чуточку. Но не настолько, чтобы идти из-за него на риск. Обрадовали слова о благодарности и защите? Пожалуй, обрадовали, но все же не в этом дело. Хотел доказать, что не трус? Кому? Себе? Про себя он и так все знал. Капралу и его компании? А зачем? Все равно они жулики...
И все же пошел. Будто его заколдовали. Вместо того, чтобы кинуть в траву сумку и рвануть домой, он деревянными шагами двинулся в переулок.
От крыльца магазинчика отъехал крытый грузовик, у входа осталось несколько ящиков, в которых блестели стеклянные горлышки. Два дюжих дядьки подхватили пару ящиков, крякнули и потащили в магазин. Прохожих не было. Оглушительно звенел в ушах августовский полдень. Горька с застрявшим в горле страхом боком подошел к ящику и липкими пальцами вытянул узкую бутылку. Шагнул в сторону. Брючина зацепилась за полуоторванную жестяную полоску на ящике. Полоска задребезжала. Ее звон показался Горьке громом небесным.
Горька замер, будто надетый на громадную стальную спицу. И сквозь грохот и звон услышал:
— Ах ты, жулик проклятый!
На крыльце стояла грузная тетка и смотрела на Горьку пронзительными глазами.
Пробитый ужасом, как ударом тока, Горька дернулся и остался на месте. Бутылку он держал перед собой, не решаясь ее ни уронить, ни поставить обратно.
— Ах ты, сопляк! А ну иди сюда! — сказала тетка, будто не сомневаясь ни капельки, что Горька и в самом деле пойдет.
И он пошел. Как под гипнозом. На ослабевших ногах. По-прежнему держа бутылку в согнутой руке на уровне груди.
Тетка дождалась его, взяла за шиворот и крепко огрела сумкой, в которой лежали тугие кульки.
