Иринке.
— Если, конечно, можно...
— Вот балда-то! Почему же нельзя? — возмутилась Иринка.
— Я, пожалуй, тоже приду, — сказал Горька.
Так они и сделали. Едва пришла Лидия Сергеевна, Журка поспешил к Брандуковым. Горька был уже там. Они засиделись у Иринки до вечера. Пришел Игорь Дмитриевич. Журка один на один, тихо и сбивчиво сказал ему спасибо за книжку. А тот поспешно ответил, что все это пустяки, мелочи жизни, не стоит говорить об этом, и поскорее перевел разговор на Олаудаха Экиано. Оказалось, что приключения Олаудаха он дочитал почти до конца и завтра попробует сделать несколько рисунков...
Журка вернулся к Лидии Сергеевне около восьми часов и почувствовал себя виноватым. Он узнал, что, пока его не было, Максимка маялся, тосковал и мучил родителей вопросами, когда Журка вернется.
Они сели дочитывать «Приключения Буратино».
...Наутро Журка пошел в школу, и там все было как всегда. Не спросили даже, почему прогулял день. После школы он часа два играл с Максимом в морское путешествие, а потом отпросился у него и побежал к Иринке.
А еще через день, когда они с Максимом обедали на кухне, кто-то позвонил у дверей. Лидия Сергеевна вышла и скоро вернулась. Тихо сказала:
— Там твой папа... Хочет поговорить, но не заходит.
У Журки тоскливо засосало под сердцем. Он аккуратно отодвинул тарелку, коротко вздохнул и вышел в прихожую.
Отец стоял у порога. И Журке на секунду показалось, что ничего плохого не было. Потому что папа — вот он, такой же, как всегда. И Журка потянулся к нему, чуть-чуть не шагнул, чтобы прижаться к знакомой старой кожанке, которую помнил с младенчества. И увидел руки отца с нервными шевелящимися пальцами. И вспомнил, как эти руки скручивали, ломали его. И отшатнулся — не от страха, не от обиды, а от болезненного отвращения.
Но все случилось в один миг, незаметно для других. Журка молча встал перед отцом и вопросительно посмотрел на него. Глядя в угол, отец негромко сказал:
— Вернись домой, сегодня маму выписывают.
Мама! Журка обрадовался в душе, он истосковался по маме. И по своей комнате с Ромкиным портретом. И по прежней жизни.
Хотя прежней жизни все равно уже не будет...
Журка потрогал языком подживший рубчик на нижней губе и ровным голосом отозвался:
— Хорошо, я приду.
— Пойдем...
— Я один приду. Собраться надо.
— Тогда возьми ключ. — Отец протянул его, Журкин, ключик на тонком шнурке.
...Максимка опечалился до глубины души, когда узнал, что Журка уходит.
— Я буду у тебя часто бывать, — пообещал Журка. Ему тоже стало грустно. — Часто-часто. Даже надоем.
— Нет, не надоешь!.. А зачем ты Федота забихаешь? Мне без него скучно будет.
Журка растерянно посмотрел на Лидию Сергеевну.
— Может, правда, оставишь? — спросила она. — Пока в садике карантин... Максимке все же веселее. Ты не будешь мучить Федота, Максим? Журка, он не будет...
— Да разве мне жалко? Пускай! — Журка был рад, что хоть чем-то может утешить Максима.
Лидия Сергеевна обняла Журку.
— Я думаю, ты помиришься с папой. Вы должны разобраться во всем сами... Тут, Журавушка, никто вам не поможет: ни друг, ни учитель. Может быть, только мама...
«А чем поможет мама?» — подумал Журка.
Отец, хотя и отдал ключ, не ушел. Ждал Журку на улице. Журка увидел его, остановился на миг, потом пожал плечами и пошел. Сам по себе. Отец нагнал, зашагал рядом.
— Надо поговорить, Юрий.
Журка молчал, глядя перед собой.
— Слышишь?
— Что?
— Поговорить надо.
— Я слышу, — сказал Журка. — Но я не знаю, про что говорить. Если знаешь, говори.
День был хороший, синий и солнечный. Грязь подморозило, на лужах блестел стеклянный ледок. Журка щурился от солнечных лучей. Иногда трогал языком рубчик на губе.
— Я вот что... — стараясь держаться деловитого тона, сказал отец. — Давай условимся маме ничего не рассказывать. Не надо ее волновать после больницы.
— Хорошо, я не буду рассказывать, — отозвался Журка. Он и сам понимал, что маму лучше не расстраивать.
— Ну, вот так значит... Что было, то было. Что ж об этом теперь...
— Теперь — ничего, — согласился Журка и проводил глазами воробьев, стайкой сорвавшихся с забора.
— А в школе как?
— Что «как? — ровно переспросил Журка.
— Ну, как дела...
— Какие дела?
— Учеба, отметки...
— С отметками у меня все нормально. За первую четверть троек не будет.
— Ну и молодчина! — бодро отозвался отец. — Если дальше так пойдет, к весне мопед купим.
— Зачем?
— Как зачем? Кататься будешь.
— Да? — сказал Журка и почувствовал, как подкатывает смех. После всего, что было, — мопед. Это надо же придумать! Удержаться Журка не смог, начал смеяться сильнее и сильнее. Это было плохо. Страшно даже. Потому что Журка понял: вслед за смехом сейчас рванутся слезы. С испугом и отчаянием он скрутил себя, заставил замолчать, закусил губу.
— Ты что? — удивленно сказал отец.
— Ничего. На мопеде можно ездить только с четырнадцати лет.
— Да ерунда какая! Все мальчишки ездят.
— Нет. Нельзя нарушать правила, — очень серьезно проговорил Журка.
Потом они долго молчали. Только у самого дома отец хмуро сказал:
— Хотел я выкупить обратно твою книгу, только нету ее уже в магазине.
— Книгу мне вернули.
— Кто?
— Ее купил Игорь Дмитриевич, отец Иринки.
— А... Ну, что ж... Деньги ему отнесешь потом.
— Думаешь, он возьмет? — со спокойным сомнением спросил Журка.
У отца прорвалась досада:
— А почему не возьмет? Презирает, что ли?
— Не знаю. Но он не возьмет, он ее мне подарил.
Дома было все, как прежде. Да и что могло измениться за три дня? Это только казалось, что он, Журка, вернулся из далекой и долгой поездки.
