Он принес отвертку и аккуратно, рукояткой вперед, протянул ее отцу. А сам смотрел на латунные ручки шкафа... Отвертка вдруг со стуком полетела в угол.
— К черту! — сказал отец. Сорвавшийся шкаф косо повис на одном шурупе. Журка отшатнулся — не от страха, а от неожиданности.
— Идите вы все! — с той же злостью сказал отец. Шагнул к окну, смял занавески, вцепился в косяки, уткнулся лбом в стекло. Тут же появилась в кухне мама.
— Что случилось?
Отец молчал, его пальцы на косяках побелели. Мама повернулась к Журке:
— Юрик, что произошло?
— Я не знаю, — сказал Журка, хотя знал. Понял. И мстительные струнки ощутимо зазвенели в нем. Очень-очень спокойно он проговорил:
— Кажется, папа чем-то недоволен. Папа, я сделал что-то не так?
Отец размашисто повернулся. Журка снова отчетливо увидел на белых скулах пороховые точки.
— Вы... — коротко дыша, сказал отец. — Думаете, я не вижу? Я же для вас... Кто? Я все для дома, башкой бьюсь, вкалываю, как лошадь, а вы...
— Саша, перестань, — быстро сказала мама.
— Что перестань? — с неприятным визгом спросил он. — Вы же со мной как с чужим! Живу, как в холодильнике, хоть домой не приходи! Уйду я к лешему, ну вас...
Журка поднял отвертку и тихо положил на стол. Сказал:
— Раз я пока не нужен, я пойду учить уроки.
Пришел в свою комнату, сел к секретеру и стал перелистывать учебник ботаники. Просто так...
Из кухни долетали обрывки разговора. Вернее, обрывки маминых фраз. А то, что кричал отец, Журка слышал полностью:
— Теперь мне что, на пузе перед ним ползать?! Как побитому псу?!
Мама, кажется, сказала, что побитый-то не он, не отец, а наоборот.
— Надо же, беда какая! Всю жизнь будет помнить? С другими еще не так бывает...
— С другими — это с другими, — сказала мама.
— Ну, конечно! А вы особые! Тонкая кость, нежное воспитание! А я бык, дубина неотесанная! Знай свою баранку...
Журка хмуро усмехнулся. Отец и раньше, если злился, любил говорить, что где, мол, ему, необразованному шоферюге, до мамы с ее художественными вкусами. Мама иногда смеялась, а иногда отвечала, что сам виноват: не надо было бросать учебу в техникуме. Кажется, и сейчас так сказала.
— Ну и что техникум?! — крикнул отец. — Ну и кончил бы! Это все без разницы! Технарь — он все равно технарь! Это вы — интеллигенция...
Мама что-то ответила. Потом Журка услышал ее шаги: она шла в Журкину комнату. Он замер над учебником.
Мама вошла, постояла за Журкиной спиной и тихо спросила:
— Неужели тебе его ни капельки не жаль?
Журка чуть шевельнулся. Жаль?.. Если бы отец вдруг подошел, сказал бы: «Юрка, ну что же ты? Мне тоже не сладко, я сам не понимаю, как это случилось. Юрка, давай будем, как раньше...» — тогда, может быть, по броневому стеклу прошла бы трещинка. Только отец этого не сделает... А такого, как сейчас, было не жаль.
Мама устало села на тахту. Журка насупленно спросил:
— А что ему от меня надо? Я его слушаюсь, не грублю...
— Ты над ним издеваешься.
— Я?! — Журка резко повернулся вместе со стулом. — А не наоборот?
— Но то, что случилось, это один раз! Нельзя же из-за этого калечить всю жизнь...
— Я ничего не калечу, — тихо, но упрямо произнес Журка. — Но обниматься с ним я не могу... Мама, можно, я к Иринке схожу? Я обещал...
Он пошел к двери. Но мама сказала вслед:
— Подожди.
Журка остановился у порога. Заметил на крашеном косяке ржавое пятнышко и начал тереть его помусоленным пальцем.
— Журка-Журка, что же дальше-то будет? — спросила мама.
«Я не знаю,» — подумал Журка, но ответить не решился. Мама сказала с прорвавшейся досадой:
— Сил моих нет с вами... Ну, что ты молчишь? Повернись! Что ты там скребешь?
Журка не повернулся. Он ответил:
— Я не скребу, я оттираю. Пятнышко. Это с того дня осталось... когда я тут кровью плевал...
Вернувшись от Иринки, Журка увидел, что дома будто все в порядке. Шкаф висел, как надо, мама и отец разговаривали спокойно, даже весело. Это обрадовало Журку, потому что его грызла тревога за маму. И такое чувство, будто он обидел ее. Не хотел, а обидел.
Чтобы прогнать эту виноватость, Журка заговорил с мамой о каких-то пустяках, и она ответила ему с улыбкой. Тогда Журка успокоился...
Прошло два дня, и отец сообщил, что уезжает в командировку. Его попросили участвовать в каком-то дальнем перегоне.
— Проветрюсь, — небрежно сказал он. — Да и подзаработаю, кстати...
Мама вздохнула и посмотрела на Журку. Журка отвел глаза...
Без отца жизнь пошла ровно и почти беззаботно. Появились в жизни новые радости. Склоны Маковой горы укрыл плотный снег, и Журка с Иринкой, Горькой и другими ребятами почти каждый день катался там то на санках, то на лыжах. До сумерек. Потом Журка с Горькой провожали Иринку, заходили к ней, и Вера Вячеславовна поила их чаем, пока обледенелые куртки оттаивали в коридоре. Вечером Журка и Горька, приткнувшись у Журкиного секретера, готовили уроки. Мама говорила, что уроки делать надо днем, иначе это кончится сплошными тройками, а то и двойками за полугодие. Журка обстоятельно доказывал, что «ничего не кончится», а Горька виновато вздыхал и сдувал у него задачки...
Отец вернулся в начале декабря. Веселый, шумный. Обнял маму, взглянул на Журку. Вот тут бы ему сказать: «Юрик, шоференок ты мой... Давай забудем все плохое...» Но он с тем же веселым лицом облапил Журку, колюче поцеловал в щеку. И Журка, ощутив на себе хватку крепких рук, закостенел под этим поцелуем. Но отец ничего не заметил. Или сделал вид, что не заметил? Взглядом соскучившегося хозяина отец оглядел комнату, с хрустом шевельнул плечами, бодро сказал:
— Ну вот, люди, теперь можно покупать цветной телевизор. Как вы на это смотрите?
Мама умоляюще взглянула на Журку. И ему стало очень жаль ее. Чтобы не огорчать ее, Журка сказал:
— А чего ж... Цветной — это здорово.
Он увидел, как обрадовалась мама. Чтобы закрепить эту радость, Журка сделал усилие — посмотрел отцу в глаза и спросил:
— А какую марку ты выберешь?
— Ха! Какую марку! — чересчур возбужденно откликнулся отец. — Это уж какая будет в продаже! Конечно, надо получше...
Тогда Журка бросил взгляд на счастливую маму и сказал как можно беззаботнее:
— Хорошо бы купить к Новому году. В каникулы всегда такие передачи... Особенно мультики...
Он постарался, чтобы мама не увидела его виноватых глаз. И она от радости, кажется, не заметила Журкиной лжи. А ложь была. Потому что цветной телевизор — это, конечно, хорошо, но счастья он не прибавит. И лучше бы отец не стискивал Журку и не тыкался ему в щеку сухим ртом и колючим подбородком...
