Чудовище (сборник)

одно только голое отсутствие света. Пустоты не бывает. Природа боится пустоты… И вот, почувствовавший начинает страшным гадать гаданием: чего теперь ждать ему?

У Альфия испортился сон. Хотя не жаловался он никогда прежде ни на какую бессонницу.

Все чаще просыпался теперь учитель посреди ночи от какого-нибудь случайного скрипа, от стука ставня. Садился резко в постели и вперивался во мрак, сминая узловатыми пальцами одеяло… А рядом с ним неподвижно, как будто и не во сне, а в некой недосягаемой глубине обморока, случающегося каждую ночь, лежала безучастная ко всему Суэни.

Альфий, пытаясь возвратить ускользнувшее душевное равновесие, шептал, словно заклинание, слышимые едва слова:

– Ведь это абсолютно мертваяштука! Дохлятина, которую приводят в движение только микросхемы и физраствор! Мой электронный пульт… она не в состоянии двигаться, пока я не нажму кнопку! И можно ли принимать всерьез, что, изготовляя «чудовище», я произносил при этом слова, приписываемые раввину, вдохнувшему жизнь в Голлема?! Я просто баловался… я потешался над идиотом, которому препарированное чучело должно будет принести страх и смерть! Ведь это я создал боа, и я-то знаю: шагающий электрифицированный хитин вовсе ничего не способен делать без моей воли!

И «заклинание» действовало. На время. Дыхание учителя постепенно выравнивалось. И он укладывался, намереваясь окончательно успокоиться и уснуть. Но через несколько уже минут вновь взвивался, сжимаясь в нервный комок… И снова слышался свистящий шепот его:

– Не способен?! Каким же образом тогда боа превратил новенькие ружейные замки – в ломкий прах?

– Дурак! – сразу же обрывал он себя. – Возможно, что я и вправду стою только того, чтобы оказаться перемолотым в костяную пыль… дохлым крабом! Ведь разве не своими руками я наливал кислоту в пробирки? И плотно надевал на них гильзы, проделывая все так, чтобы над отверстием приходился капсюль, как крышечка. С расчетом, чтобы кислота начала действовать на металл капсюля сразу же в то мгновение, когда стволы окажутся обращены вверх. А потом – через определенное время – и на замки стволов… И все ведь вышло по моему плану! Изъеденная концентрированной кислотою сталь предстала глазам впечатлительного друга моего в должный момент. И – Велемир поверил! Еще б ему не поверить – ведь я так хорошо играл свою роль! Наверное… – Альфий ник, и голова его обрушивалась в ладони, – наверное, я разыграл ее слишкомуж хорошо! Похоже, каким-то образом я загипнотизировал и себя. Я поверил сам! Я делаюсь уже хроническим неврастеником! Мне мерещится…

– Ну разве ж обязательно это?! – через какое-то время шепотом кричал Альфий. – Сходить с ума, когда твоя задача была всего лишь сделать сумасшедшим другого? Хватит! Мне ли, творцу, не знать – всякая деталь этой истории имеет вполне рациональное объяснение.

– Всякая? А как же тогда истлевшие шпингалеты в окнах? – тек вкрадчивый тихий голос в глубине сознания Альфия.

– Идиот! Я сам же произвел их подмену! Как странно ослабла память… с чего бы это? Что с памятью? Но я восстановлю все! Сейчас! Измученный Кумир тогда спал. К тому же одурманенный травами, какие я дал ему, а я неслышно отворил дверь отмычкой. Все было подготовлено и просчитано, и поэтому, именно, желаемое свершилось… На утро я убрал все железо, попорченное кислотой, подальше от не в меру пытливых глаз… Все так и было, клянусь! Надо чаще, о, чаще повторять это описание тогдашних собственных моих действий вслух самому себе! Иначе дьявол безумия заберет меня. Да! Я слишком уж хорошо играл. И… та кровь на теле моем! Ну, неужели я такой впечатлительный?! Всего лишь цыплячья кровь, налитая в пластиковый пакет, укрепленный на теле… пакет, который был вовремя мною порван. Она произвела сильное впечатление на моего друга, кровь эта, когда он обнаружил меня в лагуне, якобы бездыханного. Но… неужели и на меня тоже? Я словно бы приворожил самого себя. Маленькое незаметное семечко безумия закралось в мое совершенное сознание и вот, безумие теперь исподволь берет верх? Собственные мои реальные дела предстают как бывшие лишь во сне – не реальные…

14

Такими были ночи учителя-колдуна.

Такими они могли быть, пока не угрожало ему еще ничего особенного.

Ведь Альфий жил не один. А если рядом есть кто живой – душа не обречена, по крайней мере у нее имеется шанс не сорваться в бездну.

Какая-то защита срабатывает. Едва ли – рационального свойства. Ведь обеспечивает ее и присутствие человека слабого… больного… спящего… И даже общество беспомощного младенца, подчас.

Но это не удивительно. Речь идет о щите от бесплотных сил.

Невидимых.

Или, по крайней мере, бывающих такими как правило…

Невольно вспоминается Гераклит. Его спокойная констатация «Воздух полон богов…» И наблюдению этому вторит мудрость отцов христианской церкви. Ужасные бесовские лики – предостерегают писанья старцев – ткутся непрестанно из воздуха… Благо, что обыкновенно заклятье милосердного Господа делает их незримыми, потому что только сия незримость предохраняет рассудок наш от безумия.

Слава Милостивому! Но существуют условия, в которых сему заклятию предопределено действовать не в полную меру. И вот они. Одиночество. И, плюс к тому, темнота. Или, по крайней мере, хотя бы сумрак.

Встречаются эти двое – и мир вокруг, бывает, изменяется самым невероятным образом. Высокое напряжение проницает воздух. И появляются всюду в нем, трепещут зыбкие контуры… Это знак: незримое входит в силу. Запредельное пробудилось. Оно готово перестать быть таким: готово порвать границу…

Бог… милостив бесконечно. Не только, что защищает Он от безумия, но и оставляет свободу. Желающий узреть сокровенное, оказаться ближе к пространству ангелов или бесов – имеет к этому средство.

Долгое одиночество.

Такое состояние растворяет покров.

Медленно… неотступно.