Я снова прислушался к внутреннему голосу. Может, это именно тот самый шанс? Голос упорно молчал.
— А почему сам не ставишь?
Коротышка страдальчески вздохнул.
— Нельзя мне… Работаю здесь. Узнают —уволят. Это было похоже на правду, если бы глубоко в зрачках у него не плескалась еле уловимая мольба. На кидалу коротышка не походил, но доверия по-прежнему не вызывал. К тому же внутренний голос упорно молчал. Никак не реагировал.
— Значит, я буду рисковать своими деньгами, а ты только выигрышем?
— Да ничем ты не рискуешь! — с жаром зашептал коротышка, неверно поняв меня. Вероятно, подумал, что клиент заглотнул наживку, и осталось только подсечь, чтобы тот, как . окунь, затрепыхался на крючке. — Верняк, говорю тебе! Все заранее подстроено…
— Ищи дураков, — отрезал я и развернулся, чтобы уйти. На мгновение коротышка оторопел, но тут же снова схватил меня за рукав.
— Ну хоть на бутылку дай… — заканючил он. Я рассмеялся и, не оборачиваясь, отрицательно мотнул головой. Теперь стала понятна природа мольбы в его зрачках.
— Чтоб тебе здесь все состояние промотать! — услышал я вслед.
Мое «состояние» на настоящий момент оценивалось в сто восемьдесят долларов (десятку «подарил» на мыло и лампочки, еще столько же пришлось выложить таксисту за быструю езду) и, чтобы его промотать, необязательно было идти на ипподром. Зайдя в букмекерский зал, я снова раскрыл программку и прикинул свои шансы. Ни одна ставка на мои деньги не давала нужной суммы, кроме ставки на Аристотеля. Надо было рисковать, хотя внутренний голос продолжал упорно молчать. Вот так всегда — когда нужно, не дозовешься… А прорезывается в самый неподходящий момент, как это — было с господином Популенковым.
Обменяв в обменном пункте сто пятьдесят долларов на рубли, я протянул деньги в окошко букмекеру.
— На Аристотеля.
Лысый розовощекий букмекер поперхнулся и уставился на меня изумленным взглядом поверх очков.
— Вы… серьезно? — осторожно спросил он.
— А что, это большие деньги? — буркнул я.
— В общем-то нет, — согласился букмекер. — У меня и по тысяче долларов ставят… Но на фаворитов.
— И выигрывают потом мизерные суммы, — скривился я и с бравадой добавил: — Либо пан, либо пропал!
Букмекер вздохнул, пожал плечами.
— Народу сейчас пропадает много. И господа, и все прочие… — философски заметил он, подавая мне квитанцию. — Желаю удачи.
Трудно было разобрать, сочувственная или язвительная улыбка играет у него на губах и какого рода удачу он мне желает. В «пропадании», что ли?
Не успел я отойти от окошка букмекера, как меня остановил весьма благообразный старичок. Этакий интеллигент застойных времен: с палочкой, в сандалиях, парусиновых брюках и белой косоворотке.
— Простите, молодой человек, вы здесь новичок? — вежливо поинтересовался он.
— Да. А в чем дело? — спросил я, пряча квитанцию в карман.
— Не могли бы вы сообщить, — дрожа морщинистыми щеками, попросил он, — на какую лошадь поставили? Говорят, новичкам везет…
Прозрачные глаза старичка слезились, руки, опиравшиеся на палку, дрожали. На кидалу он был еще менее похож, чем коротышка в галифе, а по фасону рубашки и брюк можно было судить, что жизнь у него отнюдь не сладкая. Видимо, как и я, решил на ипподроме попытать счастья.
— Отчего же не сообщить? — улыбнулся я. — Ставьте на Аристотеля в последней скачке. — И добавил, вспомнив реплику коротышки: — Верняк!
Старичок на мгновение оторопел, затем обидчиво поджал губы.
— Нет уж, благодарю покорно…
Определенно решил, что я его разыгрываю. Похоже, счастье он пытал здесь давно, чуть ли не с юности.
— Напрасно. Жалеть будете.
Старичок насупился и засеменил прочь. Не верил он в мою удачу. Ну и бог с ним. Я сам в себя не верил.
Купив самый дешевый входной билет, я прошел на трибуны. Место оказалось не очень удобным — далеко за финишной чертой возле поворота беговой дорожки. Но мне-то что? Я сюда не болеть пришел, а выигрывать, и никакой иной результат меня не устраивал. Другое дело — настоящие болельщики. Центральная трибуна оказалась забитой до отказа, а на крайних было посвободнее. Но именно здесь, на дешевых местах, находились самые азартные почитатели конного спорта. Какой гвалт поднялся, когда начался парад — представление участвующих в бегах лошадей и наездников! Если в тени под огромным козырьком центральной трибуны сидели респектабельные люди: владельцы лошадей, конюшен, спонсоры — и вели себя достаточно сдержанно, то на крайних трибунах, на . солнцепеке, расположились обыкновенные болельщики, ставившие на своих любимцев в основном гроши. Они-то и устроили настоящую овацию с приветственными криками и свистом. В отличие от меня не деньги привлекали их на ипподром, а красота лошадей и азарт скачек. Та самая красота, которой я не понимал.
Белобрысый парень по соседству с жаром доказывал своему приятелю в тюбетейке — то ли узбеку, то ли туркмену, — что Милютин на Прибое придет первым и как пить дать уделает Сатарбекова на Искандере минимум на полкорпуса. И более легкая австралийская коляска Сатарбекову не поможет. Приятель возражал ему с чисто азиатской уклончивостью: мол, пока караван в пути, нечего барыши подсчитывать.
— Да ты не юли! — кипятился белобрысый. — Скажи, что спорить боишься. Уделает на этот раз Милютин твоего Сатарбекова, кого хочешь спроси! — Он обернулся ко мне: — Мужик, а ты как считаешь?
— Вполне возможно, — обтекаемо ответил я.
— Во, слышишь, что люди говорят?! — победно заключил белобрысый парень.
— Слышать — не видеть, — хитро прищурил и без того узкие глаза его приятель. — Слово — серебро, молчание — золото, а факт — алмаз.
Я хмыкнул. Не застыла в веках, оказывается, арабская мудрость. Развивается в ногу со временем.
— Да что с тобой говорить, — махнул на друга рукой белобрысый и снова повернулся ко мне. — Пиво будешь?
Он протянул надпитую бутылку.
Солнце палило немилосердно, и я кивнул. Взял бутылку, вытер ладонью горлышко, отхлебнул. Пиво оказалось теплым, местного разлива, но на удивление неплохим. Впрочем, в такую жару будешь пить что угодно и любое пойло покажется изумительным.
— Спасибо, — вернул я бутылку.
Пиво скользнуло в желудок, и я ощутил, что он пустой — от утренней порции макарон с кетчупом и следа не осталось. Нестерпимо захотелось есть. Говорят, такое случается при сильном нервном напряжении. А нервы мне сегодня хорошо потрепали — Рыжая Харя в больнице, потом следователь Серебро и Шурик Куцейко со своей змеей… Да и сейчас я был немного на взводе: дар предсказания, как назло, не проявлялся, и уверенности, что именно на ипподроме достану нужные деньги, не было. Нет ничего хуже неопределенности.
— Чего там спасибо, — ухмыльнулся белобрысый. — Вот уделает Милютин Сатарбекова, нам Махмуд ящик пива поставит. А?
Он с ехидцей уставился на приятеля, явно подначивая на пари.
— Ящик — это ты загнул, — без акцента ответил Махмуд, Надо понимать, местный уроженец, Среднюю Азию видел столь же часто, как я лошадей. — Дюжину пива ставлю.
— Согласен! — обрадовался белобрысый, и они ударили по рукам.
