каких обстоятельствах», — сказал моему парализованному телу у озера Махмуд, и эти слова навсегда атрофировали мои слезные железы. Не в чем мне было обвинять Люсю. Не имел я на это никакого права — я ведь умер, она меня похоронила. Шестой участок, третья линия, восьмая могила — такой теперь у меня адрес.
Люся шевельнулась, застонала. Не зная, получится у меня или нет, я охватил ее лицо ладонями, напрягся. И, кажется, получилось. Черты лица разгладились, исчезло скорбное выражение, Люся успокоилась. Дрогнули веки, и она открыла глаза.
— Роман… — слабым голосом прошептала она, глядя на меня туманным взглядом, будто видела во сне. — Ты жив… Ты вернулся…
Веки медленно опустились, она вымученно улыбнулась, глубоко вздохнула, потерлась щекой о мою ладонь и уснула. Как я и хотел.
— Спи, — сказал я и убрал ладони от ее лица. — Когда проснешься, все будет хорошо. У нас все будет хорошо.
Но сам в это не верил.
Краем глаза я уловил движение какой-то тени и обернулся. В дверном проеме на кухню стоял краб и виновато переминался на лапах, сконфуженно скосив в сторону глаза на стебельках.
«Почему ты не сказал ей, что я жив?» — хотел спросить я, но не спросил. Ответ был уже известен. Чувство предсказания прогрессировало с ошеломляющей скоростью. Мой «бог» решил, что его психологические эксперименты закончились и мне пора приступать к своим прямым функциональным обязанностям. А посему всю личную «шелуху» необходимо отсечь.
«Нет, — упрямо сказал я верховному разуму, — так не будет. Либо я остаюсь человеком, либо ты от меня ничего не дождешься. Только лишь „лейкоцитом“ я у тебя служить не буду».
Ответа я не получил. Не всегда, оказывается, компьютер может выбрать однозначный вариант между «четом» и «нечетом». Как Буриданов осел. Либо мой «бог», как все остальные боги, решил пустить все на самотек. «И будь что будет» — как пелось в той песне.
Что ж, поживем—увидим.
— Прими душ, — просительно протянул краб, по-прежнему кося глазами мимо меня. — Посмотри на себя, как вывозился.
Я окинул взглядом свою одежду. Он прав. Да и я хорош — мокрый, грязный уселся на постель. И то, что простыни были ничуть не чище, меня не оправдывало.
— Прибери тут, — буркнул я крабу, направляясь в ванную комнату. На ходу стащил с себя мокрую рубашку и бросил на спинку стула.
Когда я вышел из ванной, квартира неузнаваемо изменилась. Если Рыжей Харе для обустройства квартиры Митюкова потребовалось несколько часов, то сейчас все было сделано как по мановению волшебной палочки. Комната увеличилась раз в пять, стены покрывала драпировка, паркетный пол сиял, и на нем стояла мебель а-ля Людовик XIV. Я принял это как должное. Подошел к безразмерной кровати, отдернул полог балдахина.
Переодетая в прозрачный пеньюар, Люся спала на боку, подложив под щеку ладошку. Лицо порозовело, лиловый кровоподтек исчез, и она снова стала той Люсей, которую я знал и любил. Будто и не было этого страшного в нашей жизни месяца. Кажется, ей снился счастливый сон — она улыбалась, причмокивала губами.
Опустив полог, я нашел глазами сложенную на стуле одежду и принялся одеваться. Приготовили мне почему-то армейский комбинезон с шевронами ракетных войск стратегического назначения, но я не стал интересоваться, что бы это значило. Все выяснится само собой.
— Иди завтракать, — все с теми же просительными нотками в голосе произнес краб.
Не глядя на него, я прошел на кухню, теперь своими размерами и обстановкой больше похожую на гостиную. Сел за накрытый стол, налил в чашку кофе, взял бутерброд.
Краб, шоркая хитином по полу, обошел вокруг стола раз, второй, пытаясь привлечь к себе внимание, но не решаясь заговорить. Я упорно его не замечал. Тогда он тяжело вздохнул, вскочил на стул, положил на тарелку несколько бутербродов и шмыгнул с нею под стол. Тотчас оттуда донеслось громкое чавканье.
Я наклонился и заглянул под скатерть. «Грызун» основательно подрос. Бутерброды теперь исчезали в невидимой пасти целиком, и только крошки сыпались на пол. Краб суетился вокруг тарелки, словно недовольная прислуга, опасливо подкладывая новые бутерброды и тут же отдергивая клешни. Кончик левой клешни у него так и не отрос.
«Идиллия, — с ностальгической горечью подумал я. — Напрасно вы ее разыгрываете. Былого не вернешь…»
Отпустив край скатерти, я взял второй бутерброд. На душе было пусто и тоскливо.
Допив кофе, закурил, откинулся на спинку стула и, отрешенно вперившись в пустоту, погрузился в меланхолические воспоминания, когда эта кухня была маленькой и я, а не краб хозяйничал на кухне, готовя бутерброды и чай для Люси.
— Тебе пора, — вывел меня из воспоминаний голос краба. Просительные нотки исчезли, голос был тверд и требователен.
«Куда?» — чуть было не спросил я, но тут же понял, куда. Стена кухни растаяла, и передо мной открылась унылая серая равнина, кое-где припорошенная первым снежком. Над равниной медленно ползли низкие серые тучи, порывы ветра закручивали над землей причудливые снежные хвосты. Тундра. Невдалеке, за периметром из колючей проволоки, стояло несколько приземистых одноэтажных зданий, там же возвышались какие-то бетонные купола, на одном из них вращалась антенна радарной установки. И все. Основной комплекс сооружений ракетной базы находился под землей, и мой путь лежал туда.
Главной и единственной задачей лейкоцита является уничтожение любых инородных тел, угрожающих жизнедеятельности организма. После взрыва монеты изотопного золота мой «бог» понял, с какой стороны его существованию угрожает самая серьезная опасность, и решил изменить условия «игры». Кончился для меня «level one», начинался «level two». Я был с ним согласен, но отправляться в тундру немедленно не собирался.
— Не сейчас! — сказал я в пустоту и встал из-за стола.
Из тундры дохнуло холодом, небольшой вихрь снежинок пересек границу перехода и юлой закружил по кухне. Как завороженный, я наблюдал за вальсирующим снежным конусом, словно от него зависела моя судьба. Может, так оно и было, но я в своем решении был непреклонен. Минуты две проход к ракетной базе оставался открытым, но затем подернулся пеленой, и стена кухни восстановилась. Похоже, мой «бог» уступил. Вихрь прекратил движение, распался, и снежинки, плавно опустившись на пол концентрическими кругами, начали быстро таять.
Тогда я вернулся в комнату, сел на кровать рядом с Люсей, взял ее ладонь и стал терпеливо ждать, когда моя любимая проснется.
Спешить было некуда. Впереди меня ждала вечность, а это очень долгий срок.
