родины.
— Есть ли у вас в Марселе кто-нибудь, кто мог бы помочь вам?
— Мой брат помогает. Он выхлопотал маме маленькую пенсию как беженке. Мой брат учился во Франции. Теперь он — генерал.
— О!.. — только и могла произнести я; нужно же было что-то сказать, когда мне мимоходом сообщают, что брат — генерал.
И так как я молчала, заговорил он.
— Вы дочь покойного м-сье Клари, торговца шелком?
Я удивилась.
Он засмеялся.
— Не удивляйтесь. Я мог бы сказать вам, что представитель закона знает все, и что я, будучи чиновником Республики, одновременно являюсь ее недремлющим оком. Но я буду откровенен. Вы же сами сказали мне, что вы сестра Этьена Клари. А что Этьен — сын покойного Франсуа Клари, торговца шелком, я узнал из досье, которое вам показывал.
Он говорил быстро и раскатывал «р» как иностранец. Но ведь он же с Корсики!
— А вы были правы, мадемуазель, что арест вашего брата — недоразумение. Ордер на арест был выписан для вашего отца, Франсуа Клари.
— Папа умер.
— Да. Поэтому и произошло недоразумение. Недавно, при изучении различных документов предреволюционного времени, нашли прошение вашего отца о присвоении ему дворянского звания.
Я была очень удивлена.
— Правда? А мы об этом не знали. Я не понимаю. Папа не питал никакой симпатии к знати. Зачем он хотел… — я покачала головой.
— Из соображений коммерции, — объяснил Буонапарт. — Только из этих соображений. Он вероятно хотел стать поставщиком двора?
— Да. Он действительно отправил однажды голубой бархат королеве… я хочу сказать вдове Капета в Версаль, — сказала я с гордостью. — Ведь папины шелка считаются лучшими.
— Это прошение было квалифицировано как, гм… как поступок совершенно несвоевременный, и поэтому был выписан ордер на арест. Однако, когда пришли к вам, арестовали торговца шелком Этьена Клари.
— Этьен ничего не знал об этом прошении, — заверила я.
— Думаю, что ваша невестка убедила в этом Альбита. Вашего брата освободили, а его жена, конечно, сразу побежала в тюрьму, чтобы встретить его. Ну, это уже в прошлом. Меня интересует другое… — его голос стал нежно-вкрадчивым. — Меня интересует не ваша семья, а вы, маленькая гражданка. Как вас зовут?
— Меня зовут Бернардин-Эжени-Дезире. К сожалению, дома меня зовут Эжени. А мне нравится больше Дезире.
— Все ваши имена красивы. А как мне называть вас, м-ль Бернардин-Эжени-Дезире?
Я покраснела, но слава Богу, было темно, и он этого не заметил. Мне показалось, что разговор наш принял оборот, который не очень понравился бы маме.
— Называйте меня Эжени, как все. Но нужно, чтобы вы сделали нам визит, и тогда, при маме, я скажу вам, как меня называть. Тогда мне не устроят сцены, а иначе мама… если бы она знала… — я смешалась и замолчала.
— Разве вам не разрешают прогулки с молодым человеком?
— Я не знаю. Ведь до сих пор у меня не было знакомых молодых людей. — В эту минуту я начисто забыла Персона.
Он опять пожал мне руку и засмеялся.
— Но теперь у вас есть один знакомый молодой человек, Эжени.
— Когда вы придете к нам с визитом?
— Я должен придти скоро? — Он дразнил меня.
Я не ответила. Меня полностью захватила одна мысль. «Жюли… Жюли, которая так увлекается чтением романов, будет в восторге от этого молодого человека и его иностранного акцента».
— Вы не ответили мне, Эжени.
— Приходите завтра. Завтра, после того, как закроется ваше бюро. Если будет очень тепло, мы проведем вечер в саду. Там есть беседка. Это любимое место Жюли. — Мне казалось, что я очень дипломатично подвела его к вопросу:
— Жюли? До сих пор я слышал только о Сюзан и Этьене, но не о Жюли. Кто такая Жюли?
Мне следовало торопиться. Мы уже подходили к нашей улице.
— Жюли — моя сестра.
— Старшая или младшая? — этот вопрос его очень интересовал.
— Старшая. Ей восемнадцать лет.
— И… красива? — спросил он, подмигнув мне.
— Очень! — Я никогда не задумывалась, можно ли назвать Жюли красивой девушкой. Очень трудно иметь суждение о собственной сестре.
— Честно?
— У нее очаровательные карие глаза, — пылко сказала я. Это уж было истинной правдой.
— А вы уверены, что меня хорошо примет ваша матушка? — нерешительно спросил он. Он не был в этом уверен, но я тоже…
— Конечно, — ответила я. Я хотела во что бы то ни стало предоставить Жюли эту возможность. А, кроме того, у меня было еще одно затаенное желание. — Не можете ли вы привести вашего брата, генерала?
Он загорелся этой мыслью.
— Конечно! Он будет очень счастлив, так как у нас почти нет знакомых в Марселе.
— А я еще никогда не видела вблизи ни одного генерала.
— Значит, завтра увидите. Правда он пока не командует войсками, а занят разработкой планов, но это не мешает ему быть настоящим генералом.
Я попыталась представить себе генерала. Ведь я не видела генерала ни вблизи, ни даже издали. А портреты генералов времен Короля-Солнца [3] изображали старичков в огромных париках. Эти портреты после Революции были убраны на чердак по распоряжению мамы.
— Вероятно, он намного старше вас, — заметила я, потому что мой спутник показался мне очень молодым.
— Нет, разница у нас всего один год.
— Что? Брат старше вас всего на один год и уже генерал? — я рассмеялась.
— Не старше, а моложе. Брату всего двадцать четыре года, но он очень толковый юноша и его идеи иногда просто удивляют. Вот завтра увидите.
Показался наш дом. Все окна первого этажа были ярко освещены. Конечно, они ужинают.
— Я живу в этом белом доме.
Его манеры резко изменились. Увидев наш прекрасный дом, он вдруг потерял свою самоуверенность и торопливо попрощался.
— Не буду вас задерживать, м-ль Эжени. О вас уже, вероятно, беспокояться. О, не благодарите, мне доставило истинное удовольствие проводить вас. И если вы не шутили, то завтра вечером мы с братом придем, если толькодействительно ваша мама не будет против.
Открылась дверь и голос Жюли донесся до меня:
— Ну, конечно, она у калитки. Эжени, это ты?
— Иду, Жюли, — крикнула я в ответ.
— До свиданья, мадемуазель, — сказал м-сье Буонапарт, и я побежала к дому.
Через пять минут мне дали понять, что я — позор семьи.
Мама, Сюзан и Этьен сидели за столом и уже пили кофе, когда торжествующая Жюли ввела меня.
— Наконец-то! Благодарение Богу! — закричала мама. — Где ты была, дитя мое?
