— Я не знаю, что нужно сделать…
Бриджит шагнула к очагу, взяла полено из сложенных возле печи дров…
— Нет.
Бриджит резко обернулась. Калами поднялся с ложа, которое только что разделял с императрицей. В руках у него была веревка, а на лице — жестокая, удовлетворенная улыбка.
— Нет, Бриджит, — повторил он. — Не стоит этого делать. Пока я не разрешу.
Бриджит поднялась на ноги. Императрица по-прежнему лежала на диване — бледная, с закрытыми глазами, одна рука свесилась на пол. Бриджит вздрогнула:
— Значит, ты убил ее.
— Она сама предпочла умереть. Посчитала, что это единственный способ сложить с себя тяжкое бремя. — Голос Калами звучал мягко, почти ласково. — Она так давно об этом мечтала…
— И ты исполнил ее мечту. Как замечательно ты служишь своей госпоже!
— И она щедро расплатилась за мою службу. Наконец-то.
— И какая же это плата?
— А ты не знаешь? — Калами изогнул брови. — Медеан вручила мне клетку. Она все-таки поняла, что должна отдать ее мне, вместе со всеми своими тайнами.
Калами хищно улыбнулся. От ласки в его голосе не осталось и следа:
— Она наконец-то поняла, что ты ее обманула, и тогда она обратилась за помощью ко мне. — Его глаза сверкнули недобрым огнем. — Императрица Изавальты умоляла о помощи своего туукосского пса.
Бриджит промолчала. Да и что она могла сказать? Что-нибудь вроде «это отвратительно» или «ты сошел с ума»? Калами просто посмеется над ней, а ей меньше всего на свете хотелось слышать его смех.
— А теперь, Бриджит, ты должна мне помочь.
— Я так не думаю.
— А я думаю. Ты мне нужна. Жар-птица не сможет долго оставаться в клетке без твоей помощи.
Бриджит лихорадочно продумывала пути к бегству. Можно через летнюю кухню, а оттуда — на лестницу. Но что дальше? За дверью лежит глубокий снег, по которому не очень-то побегаешь. Да и если бы ей удалось это, они на острове, за этим снегом — незамерзающее озеро.
Калами продемонстрировал Бриджит веревку, которую держал в руках:
— Знаешь, я сделал эту вещицу для тебя. Не думал, что придется употребить ее для моей бывшей хозяйки, но она еще послужит и для нас с тобой.
Дом пуст. Они здесь одни. И вокруг — ничего, ни надежды, ни помощи. Только мертвая женщина и жалкое умирающее создание. И ничего, ничего нельзя сделать!
Или все-таки можно?
— Ну же, Бриджит. Хватит увиливать.
Бриджит сделала обманный выпад вправо, затем метнулась влево. Калами рванулся за ней, но Бриджит увернулась и размахнулась, целясь поленом чародею в лицо, но тот успел присесть, и метательное орудие пролетело мимо. Бриджит бросилась в прихожую. Когда она нырнула сквозь дверь на лестницу, ведущую в башню, в подол юбки вцепились пальцы Калами. Бриджит хлопнула дверью, Калами закричал от боли и разжал пальцы, а Бриджит снова захлопнула дверь с такой силой, что железные ступени загудели в ответ, и закрыла ее на крюк. Она прекрасно сознавала, что это хлипкое приспособление рассчитано лишь на то, чтобы дверь не хлопала от ветра, а не для того, чтобы задерживать разъяренных мужчин. Но это даст ей хоть немного времени.
Маяк. Надо добраться до маяка. Подобрав подол, Бриджит побежала вверх по лестнице. Звук ее шагов, грохочущих по железным ступеням, сливался с грохотом ударов Калами о дверь — «Бам! Бам! Бам!..» Крючок задержит его ненадолго, скоро он опять бросится в погоню. Бриджит явственно представляла его насмешливое лицо, веревку в его руке и холодное, мертвое тело императрицы. Она с трудом поднялась еще на один пролет. Холодные перила обжигали пальцы, и Бриджит изо всех сил старалась не смотреть вниз.
Раньше чем Бриджит взлетела по ступенькам к люку, ведущему в крошечную комнатку, где рождался свет маяка, дверь внизу с треском распахнулась и еще одна пара ног загромыхала по ступеням — как раз в тот момент, когда Бриджит протиснулась сквозь люк, захлопнула железную крышку и задвинула мощный засов.
Пару секунд она стояла неподвижно, пытаясь отдышаться. Вот он, маяк — механизм из стекла и меди, где каждая шестеренка, каждый винтик, каждая трещинка знакомы с детства. Здесь пахнет льдом и нефтью, и это то самое место, которое она знает лучше всего в мире, во всех мирах. Маяк — это ее, родное, и если в душе у нее есть волшебство, оно проснется именно здесь.
В канистре, которую Бриджит оставила здесь перед отъездом, плескалась нефть. Резервуар открылся легко, и Бриджит вылила туда горючее. Все четыре фитиля в лампе были сухими, так же как и спички. Ключ, заводящий механизм, повернулся без труда. Руки Бриджит отчаянно тряслись, когда она чиркала спичкой, подносила ее к первому фитилю и горячо молилась неизвестно кому, чтобы он загорелся.
Когда огонек стал пухлым, голубым и удвоился в размерах, Бриджит отвела спичку от фитиля, и тот расцвел своим собственным пламенем. Три других, слава богу, последовали его примеру. Бриджит отбросила спички, закрыла лампу стеклом и тронула маятник. Луч засиял ярким светом, часовой механизм пришел в движение, затикал и защелкал, качая в лампу горючее и поддерживая четыре огонька.
Внизу, в холоде гостиной, всеми забытая Жар-птица приподняла голову.
Шаги на лестнице стихли.
Страх стал медленно расползаться по телу Бриджит. Где Калами? Что сейчас делает? Ну не ждет же, в самом деле, когда она сама откроет люк? Может, он пошел за каким-нибудь инструментом, ломом или топором, чтобы взломать дверь? А может, собирается ждать, пока голод и холод не вынудят ее покинуть свое укрытие?
Бриджит потерла руки, чтобы согреться, и огляделась вокруг… Теперь вся эта затея казалась ей абсурдной. Она взобралась сюда, чтобы колдовать. Она надеялась, что из ритмичных звуков работающего насоса и света лампы ей удастся сплести что-нибудь вроде тех чудес, что удавались ей в Изавальте. Но чудеса остались в другом мире. А здесь — только медь, железо, стекло и воспоминания.
Но там, внизу, умирает Жар-птица, уже умерла Медеан… И если она не хочет присоединиться к их компании, надо что-то делать. Но что? Что она может сделать? Здесь, на башне, она долго не протянет.
Она раздвинула шторки. Луч маяка выхватил из тьмы широкое белое пространство и темную воду, а еще — фигуру человека, стоящего у подножия башни.
Папа…
Это был Эверет Ледерли. Он стоял и смотрел на Бриджит пустыми глазами. Порой плечи его вздрагивали, словно от мучительных приступов кашля.
Папа…
«Ты
— Нет, папа…
Она открыла маленькую дверцу, что вела на опоясывающий башню балкон, и протиснулась в нее. Эверет стоял на снегу, глядя на Бриджит дырами глазниц и вздрагивая от кашля.
«Ты
— Нет! — закричала Бриджит. Сердце ее разрывалось на части, слезы покатились из глаз, замерзая на щеках под пронизывающим ветром. — Пожалуйста, не надо! Мой папа — ты!
