эмансипированные. Ими не покомандуешь. Первая — администратор в турагентстве, вторая в Москву уехала, взяли на телевидение.
— Наверное, вы их вдохновляли, — подкалывала Лерка, озорно хихикая.
— А как же! Подрастай скорей, будешь третьей! Посмеялись. Разговаривать с Королевым оказалось так интересно, что Лерка не заметила, как стемнело за окном. Как перестал, а затем снова пошел мягкий январский снег. Говорили не умолкая на самые разные темы: от учебы в школе до отношений в семье, о книгах, фильмах, актерах и эстрадных певцах, о мужчинах и женщинах, о телевидении и о мечтах.
Настроение Лерки выровнялось, слезы высохли, и то, что происходило в Вишневом, отошло на второй план, поблекло, как очертания домов за пеленой снега. Надолго ли?
— Спасибо вам, Александр Николаевич, — с чувством сказала Лерка и переместилась на коленки, поближе к Королеву.
— За что?
— Можно я вас поцелую?
И прежде чем он ответил, Лерка прижалась к нему всем своим гибким телом, обвила за шею и поцеловала в колючую твердую щеку.
— Ты хоть понимаешь, что ты сейчас делаешь?
Королев крепко держал ее за запястья. Лерка удивленно вытаращилась на него.
— Быстро одевайся. Уже поздно. Я отвезу тебя домой.
— Я сама доберусь, — махнула рукой Лерка. — Электрички еще ходят. Я и так вас от дел оторвала.
— Я тебе доберусь! — Озорные искорки в глазах Королева куда-то пропали. — Добиральщица!
Всю обратную дорогу Королев молчал, его разговорчивое настроение иссякло, и Лерка напрасно ломала голову, чем так его расстроила.
Глава 21
Всю неделю Наташа не находила себе места. Ее уже не спасала работа. Приползая домой вымотанная, опустошенная, она слонялась по квартире, не зная, куда себя деть. “У меня кончаются батарейки, — с паникой в душе обнаружила она. — Мне необходимо к кому-то прислониться. Я просто умру без тепла и нежности”.
То, что с ней происходило, вызывало в Наташе все возрастающую панику и тоску. У нее кончилась энергия. Запас того тепла, который она восполняла в общении с Женей и которого напрочь лишил ее муж, иссяк. Она не могла читать, ее тошнило от телевизора. Лежать на диване, глаза в потолок — так недолго и до психушки. Наташа ходила по квартире, перекладывала вещи с места на место, задевала взглядом Рожнова, в привычной позе возлежащего перед экраном. “Боже! Нам по сорок лет! Рожнов — спившийся старик без будущего. Я — больная женщина, впереди у которой вечное одиночество вдвоем, внуки, и — ничего! Боже! Как мы живем?” — Она подошла к Рожнову, села рядом с его головой, прижалась к нему.
— Рожнов! Что же мы сделали! — выдохнула она. — Как мы с тобой живем, Рожнов!
— Что ты, мам, что ты? — испугался он, обнимая ее и легко поддаваясь ее печальному настроению. — Ты у меня самая лучшая. Не надо плакать!
— Рожнов! Что ты сделал с собой? Вспомни, как я тебя любила, как нам хорошо было вместе. Помнишь?
— Все помню, мам, все помню!
Полупьяные глаза Рожнова покраснели и заслезились.
— Как легко оказалось это разрушить! А как трудно создать новое! Ведь мы могли быть счастливы с тобой, Рожнов! У нас все для этого было. И квартира, и друзья, и ребенок. И как теперь жить-то? Камня на камне не оставить и на голом месте начинать все заново?
— Ты уже нашла кого-нибудь? — спросил Рожнов.
— Эх, Сережка! Да разве в этом дело? Найти любовника — плевое дело. Выйди на улицу, свистни, толпа сбежится. Я не об этом, разве ты не понимаешь? Я о тех отношениях, что годами строятся, когда люди родными становятся…
— Бабу найти — тоже плевое дело, — буркнул Рожнов, отнимая свою голову и спуская ноги с дивана.
— И бабу найти, согласна, тоже просто. Для того чтобы потрахаться. А для того, чтобы жизнь прожить, не напрягаясь от присутствия в доме постороннего человека, рука об руку, душа в душу — другое дело.
— Да, мам, ты права. Ты, как всегда, права. Давай попробуем все сначала. Вот Тыква мне работу обещал подыскать…
— Рожнов, как ты не понимаешь… Мы все потеряли. У нас нет будущего. Ты — как выпитая чаша. Из тебя я уже не могу напиться, как ни стараюсь. Мне больно, невыразимо больно, Сережка. Ведь мы любили друг друга. А теперь мы друг друга потеряли.
На следующий день Рожнов, как обычно, исчез с утра по своим делам, а Наташа отправилась по своим работам. Ей предстояло, кроме обычных занятий и сбора материала для радиопередачи, проводить вечер молодых специалистов. Это была дополнительная нагрузка, за которую обещали заплатить сразу, наличными. Поэтому, прибежав на завод, Наташа переоделась в свое блестящее концертное платье, почистила туфли и “надела лицо”. Схватив пакет с реквизитом, отправилась в зал. Здесь уже стояли накрытые столы. Два мужика расставляли аппаратуру, девчонки украшали сцену. Наташа разложила за кулисами ватман, маркеры, кегли, зонты, мячи. Все это могло пригодиться ей по ходу вечера.
В назначенное время зал стремительно наполнился народом. В основном это была молодежь лет двадцати-тридцати, не старше. Молодые специалисты завода. После торжественной части Наташа провела развлекательную, почти не присаживаясь за свой столик. За весь вечер ей только и удалось проглотить бутерброд и выпить стакан минералки. Правда, один раз какой-то парень принес ей большое красное яблоко. Но она так и не съела его, оставила Лерке. Вечер молодых специалистов промелькнул быстро, молодежь стала пьяненькой и веселой. Девушки хохотали, парни лезли к ним обниматься. Организаторы вечера собирали со столов остатки нетронутых блюд. Наташа упаковала свой реквизит, резинкой стянула ватман. Женщина из профсоюза отсчитала ей деньги и показала, где надо расписаться.
Наташа оделась, вышла на морозный воздух. Заводские автобусы уже ждали пассажиров.
Наташа забралась в маленький автобус с “носом”, прошла назад, чтобы никому не мешать со своим реквизитом, уселась. Заводчане заполнили автобус. Рядом с Наташей оказался парень, угостивший ее на вечере яблоком. Она походя отметила этот факт и тут же уставилась в окно. Шофер выключил свет в салоне и выехал с территории завода. Наташа вся плавала в своих мыслях, ее немного грела мысль о деньгах, заработанных сегодня, о горячей ванне, в которую она заберется, как только придет. На первой остановке неожиданно резким показался свет, вспыхнувший, пока выходили люди. Она зажмурилась. Автобус поехал, его тряхнуло на кочке, и Наташин реквизит упал. И она, и ее сосед нагнулись собирать его. Они попихали кегли и маркеры в пакет, а ватман Наташа придержала рукой, но оказалось, что ее сосед уже сделал это. Его рука была мягкой и горячей. Он накрыл ею Наташины пальцы. Она подумала и не убрала свою руку. Они так и ехали молча в темноте, рука в руке, и его горячее молодое тепло перетекало в Наташу бурно и торопливо. Он стал тихонько поглаживать ее пальцы, запястье, ладони. Наташа ничего не успела выпить на вечере, но вдруг мгновенно опьянела. Так, словно залпом опрокинула в себя рюмку коньяку. Ей стало тепло от кончиков пальцев на ногах до самых мочек ушей. Парень наклонился, поднес ее руку к губам и поцеловал мизинец. Наташа замерла. Он стал целовать ее пальцы, один за другим — медленно, как будто дегустировал вино. Потом тихонько отодвинул рукав и стал целовать запястье. Потом — нежную мякоть ладони. У Наташи закружилась голова. Никогда прежде она не испытывала ничего подобного.
Внутри ее бушевало пламя, так искусно разбуженное случайным попутчиком.
Свет вспыхивал на остановках; они выпрямлялись, а в темноте все повторялось снова. Парень взял Наташину вторую руку, и сладкая пытка продолжилась, оживляя все новые и новые клеточки Наташиного существа. Она с тоской подумала о том, что сейчас все кончится, через две остановки ей выходить. Эти расцелованные руки подхватят два тяжеленных пакета и потащат их к выходу. А ватман придется засунуть под мышку.
— Мы едем к тебе? — словно разгадав ее мысли, спросил парень.
Наташа медленно покачала головой. Парень смотрел на нее умоляюще, но ничего утешительного Наташа сказать не могла.
— У тебя муж? — догадался он.
