— Вы классные! Знаете, какие вы? — горячо возразила Саша. — Я вас всех так люблю!
— Каешься, что отказала мне тогда, летом? — быстро поддел Миша.
Саша зажмурилась и отрицательно покрутила головой.
— Ну, понятно… — в унисон пропели «медбратья».
Машина остановилась на деревенской улице, возле двухэтажного деревянного домика, спрятанного за шеренгой рябин. Рябины без листьев вызывающе горели алыми пятнами. Под рябинами стоял Илья в распахнутой куртке. Миша с Вадимом помогли Саше выбраться из машины. Илья не двигался с места, и Саша, сделав пару шагов, остановилась. Настя взяла «медбратьев» за руки и увела за машину. Илья наконец сделал шаг навстречу Саше, дошел до калитки. Дернул калитку на себя. Та не поддалась. Саша покрутила ручку к себе — дохлый номер. Вдруг оба занервничали. Стали трясти несчастную калитку, словно она была Берлинской стеной, разъединившей их навеки. Первым опомнился Илья. Он оставил калитку в покое и протянул руки сквозь прутья. Он трогал Сашины волосы, лицо, словно слепой. Саша прижалась лбом к прутьям калитки. Илья достал губами ее лоб.
— Ты замерз, — отметила Саша.
— Я дежурил. Несколько раз доходил до самого леса. Вы ехали так долго…
— Это ты ехал долго.
Саша почувствовала, что плачет.
— Я больше никогда от тебя не уеду, — тихо сказал Илья. И поправился:
— От вас.
— От нас, — повторила Саша и ткнулась носом в изгиб его локтя.
Настя подошла и повернула щеколду на калитке.
— Что бы вы без меня делали…
Калитка открылась, Саша прижалась к Илье.
— Нам пора ехать, — сказала Настя. — Шофер уже ворчит. Вы тут не скучайте..
— Не будем, — пообещал Илья.
— Аська! Я не знаю, как благодарить тебя! — Саша обняла подружку. — Ты не представляешь, что ты для меня сделала.
— Благодарить она меня вздумала! Да для меня кайф участвовать в таком шоу! Но конечно, вам придется расплачиваться со мной!
Илья и Саша переглянулись.
Настя хитро улыбнулась:
— Я хочу быть крестной!
— Заметано! — ответил Илья.
Они стояли обнявшись под рябинами, пока машина не скрылась из виду.
В августе на островах стало прохладно. Лето на Вологодчине короткое, и ночами бывает по-осеннему зябко. Саша закуталась в бабушкину шаль и отправилась проведать мужа. Илья стоял на лесах, под самым куполом. Там же был укреплен мощный фонарь. Свет от него заливал храм, делая пространство в нем по-утреннему молочным.
— Долго еще? — прокричала Саша снизу. Ей была видна клетчатая рубаха Ильи. Он повернул голову, и она увидела перетянутый льняной полоской лоб.
— Еще немножко, Сашок. Уже спускаюсь.
«Уже спускаюсь» могло тянуться и час, и два, Саша это прекрасно знала.
Когда Илья работал, он не замечал времени. А работа в храме захватила его целиком. Он мог работать с утра и до поздней ночи. Очень уж ему хотелось закончить купол к приезду гостей. Настя с Мишей обещали прибыть к двенадцатому числу, пожить здесь недельку перед новым учебным годом.
Саша уселась на доски внизу и стала дожидаться мужа. Немного погодя он спустился и подошел к Саше.
— Одни глаза остались, — проворчала она. Глаза на забрызганном краской лице Ильи действительно жили особенной жизнью. Они горели огнем, смеялись, лучились счастьем.
— Наша принцесса уже спит?
Саша покачала головой:
— Как же! Уложишь их! Бабушка потащилась с ней на берег, смотреть закат.
— Похоже, бабушке здесь нравится?
— А разве может здесь не понравиться? Я, например, не представляю, как мы уедем отсюда, когда реставрация закончится.
— Поедем еще куда-нибудь.
Они вышли на воздух. Пространство звенело цикадами; лягушки давали вечерний концерт. За соседним островом таяло малиновое солнце. В длинном бревенчатом доме, в котором жила артель художников, зажгли огни. Кто-то сидел с удочкой на берегу. Саша и Илья подошли ближе к воде. Возле плакучей ивы стояла Валентина Ильинична и что-то объясняла правнучке. В ответ слышалось равномерное агуканье. Илья разделся и, прежде чем Саша успела возразить, с разбега бросился в воду.
— Сумасшедший! — охнула Саша. — Вода холодная! Валентина Ильинична подошла к внучке.
— Как вы здесь живете? — проворчала она, наблюдая, как художник, отфыркиваясь, плещется в воде. — У вас даже врача нет!
— Поэтому мы и не болеем, — отшутилась Саша. — Знаем, что нельзя.
— А ребенок? Она тоже знает, что нельзя?
— Настенька у нас дама закаленная! — Саша поправила чепчик на головке у дочери. Та живо ухватила мать за палец.
— Саша! Она ведь не игрушка!
— Игрушка, игрушка! — Саша подхватила дочь на руки и закружила, не отрывая глаз от ее смеющегося личика. — Чем не игрушка?
— Она грудной ребенок, — не поддавалась Валентина Ильинична. — И ей нужны определенные условия. А здесь, в лесу…
— Ей нужны мама и папа.
— А здесь, в лесу, на острове, — продолжала Валентина Ильинична, не замечая возражений Саши, — нет элементарных санитарных условий. Рукомойник на улице, общий туалет…
— Ты сама мне рассказывала, что и вы так жили, когда строили свой завод.
— Да! Именно поэтому мне пришлось оставить твою мать на бабушку. Я хотя бы знала, что она в тепле и вовремя накормлена.
— Бабушка! Ты опять? — Саша строго взглянула на Валентину Ильиничну. — Ты за этим приехала?
— Когда я ехала, то не знала — зачем. Ехала просто проведать вас. А теперь посмотрела на ваше житье-бытье и повторяю тебе который раз: Настеньке будет лучше пока пожить у меня. Тут у вас артель. Какой-то каменный век… Кругом компьютеры, ультразвук, а тут…
— А тут клюква и брусника!
Валентина Ильинична вздохнула.
— Сашенька, ты влюблена, и это понятно. Твой избранник.., творческая личность. Все они немного…
— Сумасшедшие? — весело подхватила Саша.
— Я этого не говорила, — строго одернула внучку Валентина Ильинична. — Илья мне очень нравится. И он любит тебя. Но.., художники настолько непрактичны… А ты настолько молода, что ребенок…
— Настя останется с нами, — оборвала бабушку Саша. Замолчали обе.
Саше стало стыдно, что она так резко говорила с бабушкой. Та ведь из добрых побуждений… Ехала в такую даль. И возраст у нее уже не тот, чтобы переживать и волноваться.
— Бабушка, ну вспомни, ты ведь так сердилась на маму! Ты не простила ее.
— Это другое дело, — возразила Валентина Ильинична. — Когда я узнала о ее поступке.., о том, что она продала своего ребенка новым русским…
— Ты лишила ее родительских прав на меня, — закончила за нее Саша. — И решила вырастить меня самостоятельно. И скрыть от меня правду.
Саша знала, что ее голос звучит жестко. Но она не научилась еще говорить бесстрастно о таких
