вещах.
— Саша! Ну пойми же меня наконец! Ну не могла я рассказать тебе тогда ничего! Ты ведь была совсем ребенок! И мне стыдно было за дочь, и обидно. И виноватой я себя чувствовала, наверное, хоть и не признавалась себе.
— Я не хочу повторять ничьих ошибок, — сказала Саша, укачивая дочь. Она завернула ее в шаль, и ребенок задремал в тепле. — Настя останется рядом с нами, и ей подойдут любые условия. Тем более она пока в них ничего не понимает.
Илья, отфыркиваясь, выходил из воды. Малиновые полосы за рекой почти растворились в синеве ночи.
— Спит? — Он заглянул Саше через плечо. — А о чем спор?
Вытираясь, художник переводил взгляд с бабушки на Сашу.
— Бабушка утверждает, что о нас здесь некому позаботиться, — улыбнулась Саша.
Илья натянул рубаху.
— А вот это напрасное беспокойство, — серьезно ответил он. — Вот они о нас постоянно заботятся.
Он махнул рукой в сторону спрятанной в строительных лесах церквушки.
Валентина Ильинична застыла, обернувшись в ту сторону, куда показывал Илья. Белая свечка церковного здания выделялась на фоне потемневших в сумерках деревьев. Густое облако, проплывая, задевало брюхом макушку купола.
Молодежь ушла вперед, а Валентина Ильинична задержалась. Проходя мимо церкви, увидела молочный свет, льющийся оттуда. Ей, атеистке по воспитанию, бывшей руководительнице и коммунистке, вдруг по- детски почудилось, что во всем притихшем мире осталась лишь одна дверь, где продолжалась, несмотря на поздний час, неустанная, кропотливая работа. Поддавшись спонтанному порыву, она подошла к двери и заглянула внутрь. Церковь была пуста. Валентина Ильинична перешагнула через ведра с краской и мешки с цементом. Взглянула вверх. Со стен на нее взирали спокойные светлые лики. «Они» — женщина поняла, кого имел в виду Илья. Отреставрированные фрески излучали спокойствие. Даже Георгий Победоносец с копьем не показался Валентине Ильиничне воинственным и грозным. Святые смотрели на нее без осуждения. Даже, как показалось Валентине Ильиничне, — с сочувствием.
— Да, дочку я не сумела воспитать, — медленно проговорила женщина, заранее соглашаясь с упреками святых. — Суетой занималась, строила коммунизм. Но внучку-то! Внучку ведь я растила, и она получилась хорошая! Ведь так?
Святые молча согласились. Взоры их не посуровели. Все фигуры в композиции смотрелись светло и гармонично.
— Ну что ж, смотрите за ними тут получше, — вновь обратилась она к ним, — а меня простите, если что не так…
Валентина Ильинична вышла из храма и ступила в прохладную августовскую ночь, тропинка привела ее к дому артели. Отсюда, со стороны церкви, были видны освещенные окна. Многие из них не были занавешены и просвечивали насквозь. Валентина Ильинична решила обойти дом так, чтобы заглянуть в Сашино окошко. В душе у нее возник особенный настрой.
Словно кто-то невидимый добровольно взялся водить ее по острову и показывать знакомые вещи с незнакомой стороны.
За окном накрывали к вечернему чаю. На столе красовался подарок Валентины Ильиничны — расписной электрический самовар. Вокруг стола толклись молодые. Они хотели так украсить стол, как нравилось ей, бабушке: с салфетками, блюдцами и с вазочками под варенье.
Валентина Ильинична улыбнулась. Она вдруг почувствовала себя путешественником, после долгих странствий вернувшимся домой. Незнакомое волнение толкнуло ее в грудь.
'Что это? — испугалась Валентина Ильинична. — Всему виной любование чужим счастьем? — И тут же поправила себя:
— Не чужим. Оно ведь и мое немножечко тоже'.
В ответ на ее рассуждения на щеку упала капля дождя. Дождь застучал по листьям акации, заморосил по стеклу. Валентина Ильинична заторопилась под крышу. Там ее ждали.
