вчерашний день…
– А это наша столовая. – Тимоха показал на длинное одноэтажное кирпичное здание с облезлой дверью. Сбоку торчало дощатое сооружение известного назначения вовсе без дверей. – Когда-то здесь такие беляши жарили! – вспоминал Тимоха. – Наш колхоз раньше был миллионер. В каждом втором дворе – машина. А сейчас снова на санях ездят.
– Ну, ты-то, наверное, тех времен не помнишь. А, Тимофей?
– Я – нет. Дед рассказывал, и мама помнит.
– Ну а ты скорее всего мечтаешь уехать отсюда куда глаза глядят.
– Почему вы так думаете? – возразил парень. – Как же я маму оставлю одну? Ей без меня трудновато придется.
– Чем же ты здесь займешься?
– Мало ли чем? Вон дядя Володя Никитин маслобойку построил. И я что-нибудь придумаю. Сначала в армию пойду, потом сельхозакадемию закончу. А потом обязательно что-нибудь придумаю!
Добров повернулся, чтобы лучше видеть лицо своего спутника.
– Тимофей, дай я пожму твою руку!
Они обменялись рукопожатием. Когда вернулись домой, Полины не было.
– Мама на репетиции в клубе, – пояснил подросток.
– А ты что будешь делать?
– Корову посмотрю, она у нас отелиться вот-вот должна. А потом ужин буду готовить.
– Меня в напарники возьмешь? Не привык я, брат, без дела сидеть.
– А что вы умеете?
Борис честно подумал:
– Курицу могу жареную, отбивные и плов.
– Тогда – плов. Только вы таблетки не забудьте выпить. Вон мама на холодильнике оставила.
Добров улыбнулся и молча проглотил таблетки.
Часа полтора они провозились с пловом. Зато когда Полина вернулась, ее в сенях встретили такие запахи, что она решила – Любава приехала. Но ошиблась. Ее сын Тимофей укутывал утятницу фуфайкой. А их гость в рубашке с закатанными до локтей рукавами и в хозяйском фартуке тер на крупной терке черную редьку. По кухне гуляли сногсшибательные запахи.
– А я думала – сестра приехала, – почему-то не отрывая глаз от больших ловких рук Доброва, сказала Полина.
– Мы сами ужин готовим, – доложил Тимоха.
– Мы сами с усами, – добавил Добров. Он повернулся, озарив ее широкой улыбкой.
От этой неожиданно сложившейся картины – мужчина в ее фартуке и сын у стола – вдруг перекрылось дыхание. Полина поспешно отвернулась, якобы торопясь снять пальто. Она не могла понять, что с ней, и какое-то время не решалась войти в кухню.
Позвали деда. Он пришел хмурый. Полина по лицу поняла: поиски не увенчались успехом.
– Почитай, больше полсела обошел. Не был только на Горбатке и за оврагом. Никто ничего не видел, но валят друг на друга почем зря.
Полина виновато взглянула на гостя:
– Надо же было такому случиться! Ведь под самыми окнами машина стояла.
– Говорю тебе – свои! – сказал Петр Михайлович.
– Да у нас полдеревни свои, – резонно заметил Тимоха. – Разве теперь кто признается?
– Не пойман – не вор.
Борис неловко почувствовал себя, оказавшись виновником всеобщей суматохи.
– Да ладно, забудем. В конце концов, на автобусе уеду. Машину потом пригоню. Давайте лучше пробовать наш с Тимохой шедевр!
– Пахнет вкусно, – согласилась Полина. – А рис-то какой рассыпчатый!
– Мы старались, – скромно принял похвалу сын.
Плов действительно оказался замечательным. Петру Михайловичу был интересен городской гость, и за ужином он исподволь затрагивал то одну тему, то другую. Искал ту, на которую откликнется Полинин постоялец. А Добров откликался на любую. Начали с охоты и рыбалки, плавно перешли к природным катаклизмам и ко всеобщему потеплению. Затем сделали крюк в сторону инопланетян и развития космоса и наконец перешли к политике.
В самый разгар громкого разговора в сенях раздался топот и затем – робкий стук в дверь.
– Заходите! – крикнула Полина.
Дверь скрипнула, и на пороге появился дядя Саня, сосед Петра Михайловича.
– Вечер добрый. – Дядя Саня виновато улыбался, переминаясь с ноги на ногу.
– Садись, дядь Сань, гостем будешь, – пригласила Полина.
Гость стрельнул глазами на стол и, не увидев там бутылки, скромно вздохнул:
– Я это… по делу я. К Михалычу…
– Как, Сань, олени тебя больше не беспокоят?
Сосед еще больше засмущался, втянул голову в плечи. Большие красные ладони смиренно мяли шапку- ушанку.
– Ты давеча приходил насчет колес, моя говорила. А меня не было… Я это… у шурина был.
– Ну. Приходил. Так ты знаешь, где колеса?
– Ну, знать – не знаю, а кое-что видал, – степенно доложил сосед.
– Ну так не тяни, говори. Да пройди в избу-то, не стой пнем!
– Ну так… вышел я вечером покурить на крыльцо… Стою это… тихо так… А поздно уже, часов двенадцать… Нет, час. Да, час уже, потому что кино по второй как раз кончилось. Ну вот… Стою, докуриваю… Тихо так. С Полканом вашим о жизни разговариваю. И смотрю – тень как бы мелькнула от Полининого двора.
Гостя слушали молча. А Петр Михайлович смотрел на соседа, не скрывая скептического отношения.
– Слушай, Сань, а ты, случайно, не того? А то, может, как с оленями?
– Да ну! Тверезый был, говорю. Полкан твой пьяных не любит. А тут разговаривает со мной через забор, поскуливает.
– Надо у Полкана спросить, – улыбнулась Полина.
– Ну а дальше-то что? – не выдержал Тимоха. – Кто же это был-то?
– Кто был, я не разглядел. Кто ж знал, что колеса пропадут?
– И ты не пошел поглядеть, кто это шастает по ночам?
– Пошел. Только за фуфайкой в сени сбегал, а то стоял в одной телогрейке. А зябко…
– Ну, понятно, Саня. Пока ты за фуфайкой бегал, вор тоже даром время не терял.
– Да, ему удалось уйти. Но следы-то остались!
– Следы? – хором повторили присутствующие.
– Вот такая лапа! И следы навоза по краю.
Кончив свою речь, дядя Саня с достоинством распрямился и оглядел собравшихся.
– Да может, эти следы твоя Нюра оставила. Сходила к скотине вечером и вышла за калитку по какой надобности?
– Не Нюрина нога! – обиделся дядя Саня. – Я своей Нюры ногу знаю.
– Вы, наверное, кого-то подозреваете? – предположил до этой минуты молчавший Добров.
Дядя Саня вновь скромно потупил взор.
– Да пройди в избу-то! – не выдержал Петр Михайлович. – Чё на пороге топчешься, ни тпру ни ну! Чаю выпей!
– Не резон мне чаи распивать. И ты собирайся. В засаду пойдем.
– Мам, можно и я с ними?! – подскочил Тимоха.
– Погоди. Я ничего не понимаю. Так вы кого подозреваете?
– Думаю, без деда Лепешкина тут не обошлось, – скромно предположил гость.
– Лепешкин? Это что, фамилия такая? – не понял Добров.
– Нет, Лепешкин – не фамилия. Это прозвище такое, – пояснил Тимоха. – Но уже никто и не помнит, как
