Потом – несколько стаканов клаустрофобии.
Потом – всеотрицающая дурь Х-матрицы.
Потом – возвращение в здесь-бытие.
– Неужели?! – выдохнула Таня. Такой счастливой она себя еще никогда не чувствовала!
– Определенно, это был Х-переход, – сказал Нарзоев с академической осторожностью.
– Значит – спасены?!
– Надеюсь… Мне не очень понравились толчки после докования… Кажется, в улей стреляли… И, кажется, успешно…
– Так давайте спросим у экипажа «Блэк Вельвета»!
– Я бы рад… Но мы не подсоединились к корабельной сети… Что-то у них крепко сломалось…
Ворота шлюза за «Счастливым» должны были закрыться сразу после первичного докования. Но конкордианские ракеты не только проделали несколько дырок в корпусе «Блэк Вельвета» (что было не смертельно), не только повредили двигатели и привели к утечке люксогена, но и разрушили часть магистралей. Отказало электропитание вспомогательных механизмов и линии внутренней связи.
Приводы шлюзовых ворот были обесточены. Из-за этого в док-камере по-прежнему царил вакуум. Из-за этого, в свою очередь, Таня и Нарзоев не услышали, как на «Блэк Вельвете» взорвался наконец люксоген из разрушенного танка.
Ярче солнца полыхнули облака плазмы. Пробивая влет все преграды, с гиперзвуковой скоростью ударили струи расплавленного металла.
Центральный ствол переломился. Обломкам ствола с нанизанными на них исполинскими «бочками», в которых находились док-камеры, плазменные токи сообщили вращательные моменты. Вместо того чтобы разлететься в стороны, «бочки» начали сближаться.
В момент взрыва «Блэк Вельвет» тряхнуло так, что Таня едва не откусила себе язык.
Их спасла интуиция Нарзоева.
Не зная масштабов катастрофы, но справедливо предполагая самое худшее, пилот немедленно привел в действие группу носовых дюз. В данной ситуации они были использованы как стартовые ускорители. Злое пламя ударило в огнеупорную облицовку дока, отразилось от стен, плеснуло в лобовое стекло…
Таня заверещала – от неожиданности, от испуга, от черной обиды на судьбу: ведь они спасены, спасены, они уже столько пережили, почему же снова?!
Стирая в порошок, в
Но славное изделие нижегородских заводчан выдержало. «Счастливый» одолел блокировку и пулей вылетел из док-камеры.
Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: улью конец.
Продолжая сближаться, обе «бочки» столкнулись и треснули.
Последовавшая вслед за этим серия сравнительно слабых взрывов могла означать только одно: пришел черед задокованных по всем правилам планетолетов.
В адском микрокосме гибнущего «Блэк Вельвета» уцелеть было практически невозможно. Поэтому, когда из исковерканной «бочки» в окружении роя обломков вырвался оранжевый планетолет, это произвело впечатление даже на Нарзоева.
– Чоруги! Ты только посмотри!
Но смотреть, кроме него, было некому.
Тело Тани обмякло, подбородок уперся в грудь. Только теперь Нарзоев заметил, что пилотское кресло для нее непомерно велико.
Он протянул руку, проверил пульс.
– Шок?.. А, ну-ну…
Глава 13
Злые чары войны
А бои-то шли страшные, никакими уставами не предусмотренные и ни в каких газетах не описанные…
Хочется сказать: «Но все по порядку». Нет, не было порядка в те дни, а значит, не будет его и в моей истории.
Да, я вернулся. Да, в свою родную эскадрилью И-02.
Да, в ту же самую каюту на «Трех Святителях».
Обнялся с Колькой, степенно поздоровался с Кожемякиным. Представился комэску – эту должность временно занимал Бабакулов.
Втайне, запершись в туалете, плакал, когда узнал, сколько осталось
Комэск Готовцев – сбит, погиб. Переверзев – сбит, погиб. Терновой – сбит, погиб.
Пополнение, прибывшее в эскадрилью перед рейдом в систему Львиного Зева, тоже потеряно в полном составе.
Наконец, Цапко – подбит, пошел на вынужденную возле Города Полковников. Уже на земле флуггер взорвался, Цапко сильно обгорел, госпитализирован и скорее всего будет комиссован.
В итоге: той эскадрильи, которую мы с Колькой застали в прошлом мае, больше не было. Я попал в общество очень мрачного Бабакулова, замкнутого Егора Кожемякина и стремительно возмужавшего, остепенившегося Героя России Николая Самохвальского, которого было теперь просто неприлично называть Колькой.
Остальной народ в эскадрилье – сплошь новые для меня лица – делился на две категории.
Первая категория – пять юнцов-молодцов, только-только выпущенных с ускоренных курсов. Им даже младших лейтенантов не присвоили. «Получите после первого боя, а пока походите в мичманах». То-то ребятам радости…
Вторая категория – три лейтенанта из смешанного авиаотряда линкора «Генералиссимус Князь Суворов-Рымникский», он же в обиходе просто «Суворов».
У этой уникальной серии линкоров имеются ангары, две катапульты и полетная палуба в корме. Еще до войны им прочили плохое будущее: и не полноценный авианосец, и не настоящий линкор, а так, гибрид ужа и ежа.
И действительно, то ли в силу неправильного использования, то ли просто по невезухе, «Суворов» и его систершипы приносили куда больше хлопот своим экипажам, чем реального ущерба врагу. В итоге, когда дефицит люксогена и подготовленных пилотов стал угрожающим, линкоры перевели в режим стационаров на орбите С-801-7, а авиаотряды расформировали, распределив технику и людей между строевыми эскадрильями настоящих авианосцев.
Вот с такой-то пестрой публикой нам предстояло вступить в генеральное сражение.
А матчасть? Да так себе: шесть «Дюрандалей», три обычных «Горыныча» и три мобилизованные учебно-боевые спарки. Почти все – в текущем ремонте и, за исключением командирской машины, в неполной комплектации.
Например, на «Дюрандале» с заводским номером 622-7-11, который всучили мне, по жизни не работал инфракрасный пеленгатор, а в первом же пробном вылете сгорели цепи электрозамыкателей внешних узлов подвески.
Но это еще цветочки. На нижней поверхности центроплана я обнаружил свежую латку размером метр на метр. Когда я спросил у мичмана Хоменко, ремонтника из авиатехнического дивизиона, можно ли с таким лейкопластырем маневрировать в атмосфере, он помялся чуть, а потом кротко сказал: «Вы летный формуляр вашего борта почитайте, там все написано».
В летном формуляре действительно было написано. Все-все.
Нет повести печальнее на свете… мда.
Вдумчиво изучить четыре страницы мелким шрифтом было выше моих сил, взгляд скользил по
