знаете. Даже вымя корове откусить может. А уж мулу и голову оторвет – не побрезгует! Он как захрюкает – так и у быков сразу крышу сносит!
И так далее. На косноязыкого Ларафа снизошло его косноязыкое вдохновение. Он нес какую-то чушь про барсуков, про пасти на барсуков, про мулов и про раскисшие зимние дороги. Он выложил все, что мог вспомнить и приплести к случаю.
К его счастью, офицер, не спавший вторую ночь из-за внезапной болезни своего сменщика, не очень-то его слушал. О существовании барсуков в пиннаринских лесах он слышал первый раз, но мало ли, чего только на свете не бывает.
Рыжий мул окончил справлять нужду. Он поднял измазанный грязью зад с земли и сконфуженно фыркнул. Халзанный нетерпеливо ударил копытом, на лошадиный манер. Это тоже удивило офицера.
– Они езженые у тебя или что вообще? – спросил тот.
– Да езженые, только устали, родные!
– Ну-ну, – с сомнением сказал рах-саванн, но все-таки возвратил Ларафу подорожную. Ничего странного ни в парне, ни в его бумагах, ни в полоумных тварях, наконец… – Что за уродины – не пойму?
– Уродины – это вы верно подметили, милостивый гиазир. Зато дюжие!
– А что в повозке?
– Гроб.
– Чей?
– Одного барона фальмского. Санкута. Его родичи попросили меня переправить.
– Разрешение?
Лараф вынул разрешение, припечатанное печатью канцелярии Свода. Это сразу впечатлило офицера и избавило Ларафа от многих лишних вопросов. Мулы следили за происходящим, высоко задрав головы.
– Место назначения?
– Дипломатическая гостиница. Там меня нагонят бароны фальмские, – оттарабанил Лараф все, что велела Зверда.
Барон фальмский Шоша довольно фыркнул.
Офицер вынул Зрак Истины, бросил через него беглый взгляд на гроб и повозку. Чуткие креветки в Зраке не изменили цвета и не всполошились. Это окончательно решило дело.
– Ладно, Шилол с вами, – устало махнул рукой офицер.
– Здоровьечка вам. И всяческих радостей, – пролепетал Лараф, все еще не верящий в успех.
Повозка с гробом Санкута двинулась к Пиннарину.
Теперь оставалась сущая ерунда. Возвратная трансформация и Большая Работа. Очень Большая Работа.
2
Они шли по Желтому Кольцу Пиннарина – Зверда, Шоша и Лараф. При свете луны всякий мог видеть их усталые, недовольные лица.
Дешевое мужское платье мешком висело на Зверде и трещало на пузе у Шоши.
На Ларафе тоже был кафтан с чужого плеча. Тот, в котором он выехал из Казенного Посада, стал похож на напитанную кровью губку. Пришлось его зарыть вместе с остальным барахлом.
Найти подходящий пустырь для возвратной трансформации оказалось непросто. Пустыри в Пиннарине были гораздо большей редкостью, чем сады или парки. Вслед за тем они довольно долго закапывали, точнее, прикапывали и забрасывали всяким мусором гроб с останками Санкута.
К счастью, час был поздний и никому не пришло в голову поинтересоваться, что за трухлявую лодку закидывают землей и прошлогодними листьями три подозрительные личности. Пустырь этот имел странное название: Пустырь Незабудок.
После того как самые неотложные дела были сделаны, Зверда и Шоша только и делали, что грызлись.
Зверда ядно распекала Шошу за инцидент на Виноградной Заставе и просто так, для профилактики.
Шоша огрызался и платил Зверде той же монетой. Лараф, который счел за лучшее не встревать, узнал, помимо прочего, что из-за того, что Зверда левша, у Шоши не все ладится с ней в постели.
Разговор баронов, равно как и ночной Пиннарин, содержал в себе много интересного. И если бы у Ларафа оставались какие-то силы на то, чтобы различать интересное и неинтересное, он бы непременно так и сделал.
А так, немилосердно навьюченный поклажей, он тихо тащился в арьергарде у баронов Маш-Магарт и мечтал об одном – о том, чтобы завалиться наконец спать. «Откуда у них столько шмоток? Что в этом тяжеленном бочонке? Гортело? Румяна для Зверды? Что в этом бауле? Кирпичи?» – в отчаянии рассуждал Лараф.
Зверда и Шоша и не подумали взять у Ларафа хотя бы часть вещей. «С нас на сегодня хватит», – отрезала Зверда. Лараф не посмел перечить. Не посмел он и спросить, куда именно они идут.
«Не иначе, как ко дворцу», – решил для себя Лараф.
Фасады становились все богаче, дома – выше, улицы – шире. Больше становилось и мужчин в незнакомой форме. О том, что это солдаты Внутренней Службы, провинциал Лараф, конечно же, не догадывался.
«Не вздумай шарахнуться в сторону», – процедила Зверда, когда Лараф едва не упал без чувств при виде трех вооруженных мужиков с внушительными мечами, которые двигались им навстречу в узеньком переулке.
Когда баронам Маш-Магарт наскучила грызня, Зверда снова принялась пичкать насквозь пропитавшегося потом Ларафа руководствами по поводу его грядущего эрхагноррата. Приходилось слушать внимательно.
Наконец они остановились у крыльца высокого здания с белыми статуями крылатых девушек у входа. Груди у девушек были совершенно голыми.
Правда, ниже пупка у них были оперенные птичьи штанишки, оканчивающиеся значительными птичьими когтями, втиснутыми в греовердовую тумбу. Это несколько разочаровало Ларафа.
«Обитель блаженства», – было написано над входом.
«Бордель, что ли?» – оживился Лараф.
Но здание было всего лишь гостиницей. Причем дорогой гостиницей.
Лараф видел, как Зверда расплатилась за день вперед, и даже сосчитал монеты.
На эту сумму семейство Гашалла, включая прислугу, могло пропитаться по меньшей мере месяц.
«Ну и обдергаи!» – возмутился Лараф. Столица оказалась такой огромной, такой чужой и вдобавок такой дорогой, что Ларафу вдруг мучительно, нестерпимо захотелось домой. В свою убогую комнату. Назад в прошлое.
Он машинально посмотрел на Зверду, ища в ней жалости к себе. Или хотя бы презрения.
Но Зверда глянула на него так, что Лараф понял: в прошлое дороги нет. А презирать баронесса не в настроении.
– Сейчас ты должен раздеться догола и лечь.
Зверда занималась довольно странным делом. Она рассыпала по полированному полу снятой комнаты муку. Или нечто похожее на муку.
Эта «мука» находилась в одном из мешочков, которые лежали в тяжеленной переметной суме, которую Лараф мужественно волок от самого пустыря. Пол становился белым.
– Раздеваться догола?
– Да. И побыстрее.
Лараф стал послушно раздеваться. Когда все, кроме штанов, было снято, он решил подождать.
Зверда рисовала на «муке» семиконечные звезды. А в это время Шоша, усевшись на огромное ложе, на котором, вероятно, и четыре пары не пихались бы локтями, сливал в золоченый ночной горшок, извлеченный из под ложа, вонючие жидкости из тонких конусообразных флаконов. Горлышки флаконов были запечатаны сургучом. Жидкости были вязкими и имели резкий запах.
Зверда была увлечена работой. Сначала она засечками наметила стороны света.
Затем, воспользовавшись прутиком бересклета, который выломала еще во время последнего «привала», стала рисовать на «мучном» полу знаки.
