Эгин догадался, что движения Ели были подчинены одной-единственной цели – сохранить твердость его нефритового жезла. Что ж, Эгин не возражал, преданно глядя в точку между тонкими бровями своей неожиданной подруги.
– Когда я дойду до счета пять, ты должен будешь закрыть глаза, – сказала Еля, и по тембру ее голоса, по ее интонации Эгин определил, что она находится на пороге глубокого и совершенно необычного экстаза. Каждое слово давалось ей с усилием, словно бы она преодолевала боль, чтобы сказать его.
«Раз!» – шепнула Еля, и ее губы буквально прилипли к губам Эгина.
«Два!» – и Эгин ощутил, как его кожа и кожа Ели стали одним целым.
«Три!» – и Эгин почувствовал, как его душа начала плавиться, подобно маслу, оставленному на солнце.
«Четыре!» – Еля содрогнулась всем телом и прикусила нижнюю губу своими сильными резцами так сильно, что Эгин почувствовал во рту вкус ее крови. Из точки между бровями девушки словно бы вырвался сноп света, который омыл Эгина с ног до макушки, сделал его глухим и слепым.
Слово «пять» Еля уже произнести не смогла. Да Эгин и не смог бы его расслышать, поскольку в этот миг для него не существовало ничего, кроме внутренней вселенной собственного тела, у которого не было границ, не было веса, не было очертаний. Пожалуй, в этот миг он почувствовал себя бессмертным.
– Ты молодец, – сказала Эгину Еля совсем скоро. Через час или через четыре.
Эгин снова закрыл глаза. На этот раз до полудня.
3
– Почему ты выглядишь как аристократ, а твои волосы коротки, как у солдата?
– Потому что я не аристократ.
– Но ты выглядишь и ведешь себя, как благородный, – не отступалась Еля.
– Меня так воспитали, – нехотя отвечал Эгин, которому казалось крайне неуместным посвящать Елю в подробности своей воистину дурацкой биографии. Уж очень не располагала к этому обстановка.
Они стояли во внутреннем дворе Девичьего замка.
Вещи Эгина и Есмара были погружены в сани, застеленные медвежьими шкурами и запряженные четверкой свежих коротконогих лошадок.
Две из них были подарены Эгину и Есмару от имени харренского сотинальма. Между прочим, от того же самого имени Еля преподнесла Эгину с Есмаром Преимущественную подорожную, поскольку без нее, по ее уверениям, их не пустили бы даже в окрестности Суэддеты. «Вот уж воистину такая подтирка и упоминания не стоит», – отрезала Еля. Эгин даже не успел рассыпаться в благодарностях.
Есмар азартно швырял снежки в поварят, носивших на кухню корзины со снедью. Те исподтишка отвечали ему слаженными залпами.
Эгин и госпожа Еля, укутанная в черно-каштановую соболью шубу, стояли возле парадного крыльца.
За ними подглядывали изо всех окон, включая окно голубятни – в окне второго этажа Эгин различил заспанное лицо Елиной кузины, Тэс и ее мужа.
Но Еле, казалось, было плевать. Она старательно делала вид, что ничего особенного не происходит. Но только печальный проблеск ее глаз, чуть более влажных, чем вечером накануне, и учащенное дыхание говорили Эгину об обратном.
– Можно я напишу тебе письмо в Пиннарин? – вдруг спросила Еля.
– Это невозможно.
– Я понимаю – жена, все такое, – скривилась девушка.
– У меня нет жены. Но нет и адреса.
Еля впилась в душу Эгина своим умными глазами. Но в глазах Эгина не было ни нежности, ни грусти. Может, только самая малость. Еле удалось различить в них один лишь каштановый отблеск локона госпожи Овель исс Тамай. А может, то была тень, упавшая на лицо Эгина с крыльев пролетевшего сквозь низкие тучи ворона.
– Ну, тогда скатертью дорожка. – Еля обиженно вздернула носик и, круто развернувшись на месте, царственно двинулась к дверям. Там, старательно подражая статуям, стояли двое лакеев.
– Если бы я не любил другую, я полюбил бы тебя, Еля, – шепотом сказал ей в спину Эгин.
Но Еля сделала вид, что не расслышала. Ей было неожиданно грустно. Но не отменять же из-за этого, Шилол раздери этот траханый Варан, урок верховой езды?
Глава 20
Суэддета
Подозреваю, жить без тела довольно скучно.
В Суэддету Эгин и Есмар прибыли утром того же дня, вечером которого Эгин должен был лицезреть развоплощенного гнорра. Таким образом, Эгин едва не опоздал.
И хотя воодушевить Лагху было, собственно, нечем, Эгин с исступлением бросился на поиски той самой городской бойни, где должен был проявиться призрак.
«Что за странное место избрали Пути Силы, чтобы выйти на поверхность?» – спрашивал себя Эгин, шагая через окоченелый и запорошенный снегом пустырь. Даже неезженой дороги, ведущей к бойне, он отыскать не сумел.
Старый снег был испещрен следами хорьков, крыс и кошек. То там, то здесь виднелись желтые метки бродячих собак и кучки птичьего помета. Человеческих следов Эгин не приметил, что немало его обрадовало. Меньше всего сейчас ему хотелось объяснять сторожам или идиотскому ночному патрулю, что именно он ищет в этих местах морозной ночью.
Наконец за облысевшей березовой рощей показались деревянные павильоны городской бойни. Павильоны не имели окон и были совершенно темными. От них веяло жутью и заброшенностью.
Вдруг Эгину вспомнилось, что, вследствие особого почитания Кабарги Апраэдири, в Харрене запрещено забивать животных в период от зимнего солнцестояния до солнцеворота. То есть в период, когда легендарная мать-кабарга ходила чреватой своей чудесной дочерью Иэ, которую харрениты считают покровительницей домашнего благополучия, ответственной также и за приплод скота.
«Посмотрел бы я на этого чистюлю Лагху, если бы не кабарга Апраэдири! Небось пришлось бы разговаривать, стоя по колено в свиной крови. Или нематериальные гнорры вместе с телом лишаются и брезгливости?» – полушутя-полусерьезно размышлял Эгин.
Трухлявая дверь оказалась незапертой и громко хлопала при каждом порыве ветра.
Эгин вошел внутрь, на всякий случай окинув предварительно черную утробу помещения Взором Аррума. Внутри не было никого. Только кучка летучих мышей сгрудилась в дальнем углу между потолочными балками в бесчувственном сне без сновидений.
До восхода луны оставалось несколько минут. Эгин сел на край подсобного помоста и закрыл покрасневшие от усталости глаза. Вдруг где-то за спиной раздался звук, похожий на звон хрустального кубка, о край которого легонько ударили столовым кинжалом. Словно бы какая-то важная струна оборвалась в сердцевине ночи.
Эгин взглянул в сторону двери. «Ну конечно же! Луна взошла!»
– Эгин? Вы все-таки успели! – Из тяжелой темноты павильона послышался знакомый голос. Однако его обладателя все еще видно не было.
– Я же дал вам свое слово!
– Что значит «слово» в ситуации, когда его некому давать? – мрачно парировал невидимый гнорр. Он приближался.
– Некому? Но я дал его вам!
– Тогда можно выразиться иначе: что значит слово, данное призраку?
– Оно значит то же самое, гиазир гнорр, что и слово, данное человеку.
– Я недооценивал вас, Эгин. Точнее, недооценивал вашу преданность мне. – Голос гнорра смягчился. Теперь призрак был совсем-совсем близко.
– Но в подземельях Капища Доблестей вы говорили нечто совершенно обратное. Тогда мне показалось, что вы уверены во мне.
– Хорошая башня при плохой игре. Что мне оставалось делать, кроме как говорить, что я вам
