Он собрал автоматы и пулеметы с турелей мотоциклов, свалил их внутрь ближайшей танкетки, вылил на моторные жалюзи бензин из запасных канистр, открыл сливные краники на всех бензобаках и, отойдя подальше, бросил туда тлеющее полено из костра.
Пламя поднялось парусом, а он, зажав под мышкой контейнер, пошел к лесу, стараясь не спешить и не оглядываться на дело рук своих.
…Когда он сказал Наташе, встречавшей его в своем Зазеркалье, что все прошло более чем успешно, она только кивнула.
– Я все видела. Ты был великолепен. Не знаю, удалось бы кому-нибудь еще сделать это…
Ее оценка была Воронцову приятна. Во времена наивной юности ему часто хотелось, чтобы она могла увидеть его в те минуты, когда он сам себе нравился. Но сейчас он понимал, что наблюдала за ним совсем не та Наташа, чье мнение было ему дорого, а лишь перцептроны компьютера, и, значит, цена лестным словам соответственная.
Выглядела Наташа по-прежнему великолепно, красиво причесана и со вкусом подкрашена, костюм на ней был совершенно сногсшибательный, будто ей предстояло посетить какой-нибудь великосветский раут, но Дмитрию показалось, что равнодушнее стал ее взгляд и холоднее голос.
«Ну-ну», – подумал он и сказал:
– Не преувеличивай, Натали. На моем месте так поступил бы каждый. Скажи лучше, что теперь будем делать.
– Как я и говорила. Оставь контейнер здесь, на столе, и можешь возвращаться домой. Хоть сейчас. Разумеется, условия остаются в силе. Вознаграждение ты получишь, какое захочешь.
Воронцов кивнул.
– Мавры делают свое дело, но какова текучесть кадров… Что бы такое попросить пооригинальней. Но для полноты картины расскажи, что же я все-таки принес. По правде… И как эта штука функционирует?
– Как что? Я же тебе уже говорила. Если тебе не нравится название «Книга», можешь считать ее своеобразной видеокассетой. К ней подключается источник питания. Информация воспроизводится на внешней поверхности. Можно подряд, можно выборочно. Ничего сложного.
– Могли бы и автономное питание встроить… Где его теперь искать? И какие должны быть у него характеристики? Сила тока, напряжение, емкость?
– Почему это тебя интересует? – спросила Наташа подозрительно.
– Ну как же, интересно. Головой рисковал, а за что? Думаю, здесь все же можно найти подходящий аккумулятор…
– Ничего у тебя не получится. Оставь, без тебя разберутся…
– А так хотелось картинки посмотреть, – протянул Воронцов. Перед возвращением он для снятия напряжения принял очередную наркомовскую норму, в Замке выпил кофе, и настроение у него было несколько веселое.
Но когда он перешел к главному, взгляд у него стал жестким, будто прицеливающимся. Таким Воронцов бывал нечасто, и этот его взгляд не любили подчиненные, да, пожалуй, и начальство…
– А если без шуток, то ничего я оставлять не буду. – Он выдержал паузу. – Знаешь, когда я так решил? У брода. До того колебался, а там четко понял. Чего вдруг? Мало ли что там записано? Сколько наших людей за нее кровью платили, и своей, и чужой. Пусть вначале форзейли все покажут, а там уже делиться станем: что нам, что им…
Похоже, такого поворота событий пришельцы представить не могли.
Сначала его уговаривала и убеждала Наташа. Она использовала все доступные ей эмоциональные, этические и логические доводы, припомнила даже древнеримское правило: «Договоры должны соблюдаться», сулила все мыслимые блага как земного, так и галактического ассортимента. Он же, изображая на лице упоение собственной значимостью, сидел в кресле, вытянув ноги в пыльных сапогах, пил пиво «Тюборг» из ледяной бутылки и изощрялся, изобретая все новые формы вежливых, но категорических отказов.
При этом с усмешкой думал о себе, что человеку, умеющему часами бродить по торговым кварталам Бомбея, Манилы, Стамбула, при этом ничего не покупая, наводящему страх и уныние на самых прожженных стивидоров и агентов по снабжению в портах трех континентов, не страшны никакие пришельцы. Слабо им по-настоящему торговаться.
– Ладно, Натали, давай заканчивать. Я сказал, да и устал порядочно. Соглашайтесь. Ваша позиция отдает дешевым снобизмом – непременно вам подавай право первой ночи. Поразмысли там вместе с хозяевами спокойно, и поймете, что я прав. А мне пора домой, честное слово… – Наташа молчала, и он продолжил: – Не думаю, что они меня тут задержат навечно. Принципы не позволят. Уважение прав человека, свободы воли и так далее. А если я, упаси бог, ошибаюсь, то и это предусмотрено… Когда-то я был довольно неплохим минером и на всякий случай сообразил тут кое-что. – Он похлопал ладонью по крышке контейнера. – Пятьсот граммов гексогена, взрыватель тройного действия с секретом. Как говорится, в случае моей смерти прошу не обижаться…
– Да, Дим, – сказала Наташа. – Они тебя неправильно просчитали. И я тут виновата. Они ведь через мое восприятие и мои чувства тебя оценивали, поскольку датчик ты отключил. А я и вправду поверила, что ты все сделаешь как надо.
– А я и сделал как надо. Разве нет? Или ты, кроме как по-ихнему, думать сейчас не можешь?
– Я сейчас как раз по-своему думаю. И мне грустно, что я снова в тебе ошиблась. Сейчас мне придется уйти, свою роль я сыграла… Я уйду, мы опять расстанемся, теперь уже навсегда, а что и как будет со мной, я не знаю… – Лицо у нее стало потерянным и несчастным.
Воронцов ее искренне пожалел. Кем бы она там ни была на самом деле и какую бы цель в этой роли ни преследовала, в ней оставалось то, что делало ее так похожей на живую женщину, его Натали…
– Пожалуй, ты все же не во мне, а опять в себе ошиблась, – сочувственно сказал он. – Ну да бог с ним… Ты лучше попроси, чтобы они тебе там, в Москве, память сохранили. Заслужила… И я бы к такой просьбе присоединился, да боюсь, моя просьба для них теперь неубедительна. Вряд ли они меня спокойно видеть и
