тихий плеск набегающих волн. И вместе с тишиной на него снизошло ощущение покоя, неведомого на тревожной планете, где он безвыездно провел несколько последних лет.
Правда, глаза раздражали краски, слишком яркие и насыщенные после мягкой цветовой гаммы Земли. На взгляд человека, все здесь было слишком: густо-фиолетовый океан, безоблачное, с изумрудным отливом небо, раскаленное до нестерпимой белизны светило в зените, слепящее даже сквозь самые плотные светофильтры, сверкающий оранжевый песок пляжей, безвкусно-сочная зелень деревьев…
Антон поморщился, достал из кармана рубашки и надел мгновенно потемневшие очки. Он рассчитывал провести здесь, на административной планете метрополии, всего несколько часов, а затем вновь возвратиться на Землю. И потому не стал проходить процедур рекондиционирования, обычных для форзейлей, прибывающих из чужих миров.
Оттого и лучи родного солнца жгли слишком уж немилосердно, и от избытка кислорода першило в горле. Час-два на открытом месте грозили серьезными ожогами, а то и тепловым ударом, и Антон заспешил вверх по крутой зигзагообразной лестнице, вроде бы обычной, однако для человеческого глаза, безусловно, чужой по архитектурным пропорциям. Чужой на уровне подсознания. Как лица людей в незнакомом городе.
В тени широких зонтичных крон, между продуваемых прохладным бризом узловатых розовых стволов ему сразу стало легче.
Новое здание Департамента, повисшее над крутым океанским берегом, умело и с большим вкусом вписанное в горный ландшафт, напоминало Антону лучшие образцы земных построек, тот же знаменитый «Дом над водопадом» Райта, своим сочетанием горизонтальных и вертикальных объемов, расположенных на разных уровнях и под разными углами плоских параллелепипедов, неожиданным сочетанием дикого камня, дерева и стеклобетона. В сооружении чувствовалась рука талантливого, а может, даже и гениального архитектора.
Оно появилось здесь недавно, и Антон, усмехнувшись, подумал, что ничего не меняется в метрополии, и эта мода – каждому новому администратору возводить новую резиденцию – тоже.
Он еще не был представлен Председателю совета администраторов Департамента активной дипломатии, но встречался с ним в его прежнем качестве и не мог не признать, что выбор сделан не самый худший. Хотя, как опытный профессионал, относился к выдвиженцам с легким пренебрежением. Возможно, из-за неистребимой, многовековой кастовости, столь же свойственной форзейлианским дипломатам, как и всем прочим их коллегам в обозримой части Вселенной.
Разумеется, он никогда не позволил бы себе даже намеком выразить подобное отношение к своему пусть временному, но руководителю, да и справедливость требовала согласиться, что талантливый философ-политолог, писатель и мыслитель более способен к принятию нетривиальных и взвешенных решений, чем погрязший в рутине чиновник.
Его уже ждали, и ярко-зеленая стрела, вспыхнувшая на полу вестибюля, повела его по лестницам и переходам, через предупредительно распахивающиеся двери, туда, где должна была произойти аудиенция у председателя, экстренной связью потребовавшего шеф-атташе с Земли для личного и конфиденциального доклада.
Случай явно неординарный и потому – неприятный. Заведомо. Обычный протокол предусматривал приглашение на отдых на одну из курортных планет, а уже после этого, как бы между прочим, организовывались необходимые встречи и собеседования…
Председатель встретил его на пороге просторной веранды, открытой в сторону поросших серебристыми травами альпийских лугов. Конечно, это он – профессор Бандар-Бегаван, крупнейший знаток и теоретик неканонического права, автор десятка нашумевших книг, непременный лидер всех академических оппозиций, эстет и экстремист… Но многое, значит, изменилось в метрополии, раз именно его сочли подходящим на этот пост.
Худой, жилистый, подтянутый, похожий на прусского генерала в отставке, одетый в светлый, земного покроя костюм, председатель первый протянул Антону руку, потом полуобнял за талию и повел к низкому столу. Уже накрытому для первого ужина. Антон еще более насторожился. Наряд профессора показывал, что он полностью поглощен делами именно планеты Земля. Это же подтвердил и выбор блюд, и то, что Бендар-Бегаван заговорил по-русски.
С одной стороны – знак уважения приглашенному сотруднику, но и деликатный упрек. Пока деликатный.
– Рад видеть тебя, уважаемый шеф-атташе, надеюсь, я не слишком нарушил твои планы? Насколько я помню, ты занимался в моем семинаре?
– Имел такую честь. Но должен признать, что особых успехов, по вашему же мнению, не проявил.
– Это и неудивительно. Ты выдающийся практик, как мне известно, мой же предмет принципиально далек от практического применения.
– Тем не менее вы тоже теперь призваны к самой что ни на есть практической работе.
– Диалектика, уважаемый. Нет ничего практичнее хорошей теории, если, конечно, углубиться в нее как следует, а не в пределах факультативного курса… Что будешь пить? Чай, кофе, мате, кокосовое молоко?
– Я бы, конечно, с удовольствием выпил чего-нибудь более отечественного, например, свежего синтанга, но раз уж вы тоже в образе, пусть будет чай.
Бендар-Бегаван налил Антону хорошо заваренного липтоновского чая и как бы между прочим заметил:
– А вот в этом виноват ты сам. Незачем было нарушать конвенцию и переходить к силовым приемам. Договоры должны выполняться. А теперь я вынужден носить этот костюм, забивать себе голову варварской грамматикой и пить с тобой чай, да еще и думать, во что это выльется. В то время как думать положено тебе, а мне следует мыслить… Чувствуешь разницу? Нужно признать, есть в этом языке некая примитивная изысканность.
На этом Бандар-Бегаван оставил маску старомодного, чудаковатого, хорошо воспитанного землянина- профессора, видимо, навеянную просмотром видеолент не совсем того периода, сочтя долг вежливости исполненным, а разминку законченной. Дальше начался разнос – тщательный, хорошо подготовленный, ничуть не смягчаемый тем, что производился в рамках изысканной беседы двух интеллектуалов-теоретиков. В конце концов, дело ведь не в форме. И какая разница, что вместо фельдфебельского «Кретин, у тебя не голова, а лохань с дерьмом (шайзекюббель)» звучит: «Коллега, ваши действия с известной долей деликатности можно назвать непродуманными», если обе стороны понимают, в каком смысле это
