– Вот оно, значит, как… – выговорила Наташа. Глубоко вздохнула, прикрыв длинными ресницами глаза. – Ты прости меня, Дим, если можешь. Я виновата. Но мне потом тоже стало плохо. И тебе хоть есть кого винить, а мне…
Еще помолчала и постаралась улыбнуться как можно небрежнее:
– Ну а как ты? Сейчас-то у тебя все в порядке? Где ты теперь, кто? Еще не адмирал, как собирался?
Воронцов тоже с удовольствием бы расслабился и дал волю светлым воспоминаниям. Однако обстановка не располагала.
– В основном не жалуюсь, нормально. Но разве ты и вправду ничего обо мне не знаешь? По-моему, должна бы…
Наташа посерьезнела. Словно прислушиваясь к голосу, который звучал только для нее. Даже голову слегка наклонила вбок.
– Да, ты прав, как всегда. Только… Это ведь совсем другое… Я не могу объяснить. Не понимаю, как оно получается, и не знаю, поверишь ли ты мне. Меня вызвали сюда, чтобы я говорила с тобой от имени чужого разума. Неземного. Я – это я. Самая настоящая, но моментами – словно просто переводчик. Мне сообщают то, чего сама я знать никак не могу. Если от меня требуют – я не в состоянии молчать или сказать иначе… Самое удивительное – отчего-то я почти спокойна, хоть и понимаю, что должно быть очень страшно, я ужасная трусиха, ты помнишь… Так, наверное, бывает у шизофреников. Почему это случилось именно со мной? С нами обоими?
Воронцов рад был бы знать ответ. Впрочем, половину ответа он, кажется, знал: почему это случилось с ней. Одновременно нашлось решение и для других мучивших его загадок. Дмитрий испытал то приятное ощущение, что бывает, когда на экзамене твоя штурманская прокладка один в один совпадает с истинным курсом.
Остается узнать, отчего неземному разуму так нестерпимо захотелось пообщаться именно с ним, что он не остановился перед затратами и даже предусмотрел, через кого с Воронцовым лучше всего договариваться.
Он поднял руку и сдернул из-за уха плоскую фишку.
И ничего не произошло. А Дмитрий думал, что все сразу исчезнет, он окажется опять на даче и уже там побеседует. Но не с Наташей, а с Антоном. Если только тот не окажется просто подсадной уткой. Предателем, польстившимся на миллионерскую дачу. И все равно нашлось бы о чем побеседовать…
– Зачем ты это сделал? – спросила Наташа.
– Видишь ли, – начал он напряженным и вздрагивающим от сдерживаемой злости голосом, – я отчего-то не люблю, когда черт знает кто лезет мне в душу, ковыряется в моих воспоминаниях и чувствах. Можешь им это передать. И пошли они все…
– Ты не прав, Дим. – И в голосе ее, и в выражении глаз он вновь уловил отблески прежней нежности. – Мыслей твоих никто не читает. Датчик всего лишь позволял использовать глубинные слои долговременной памяти, чтобы создать наиболее отвечающую твоим вкусам и наклонностям обстановку. И еще – чтобы контролировать психическое и физическое состояние по биотокам. А мысли читать они не умеют. В противном случае все это, – она обвела рукой вокруг, – просто не нужно было бы. Но если ты против – пожалуйста. Правда, теперь им не так удобно будет поддерживать контакт…
– Меня их удобство не занимает, – успокаиваясь, ответил Воронцов. – Мне важнее, чтобы я сам решал, что сказать, что нет и как именно… Так можно надеяться, что больше никаких сверхчувственных восприятий? А то знаем мы всякие детекторы лжи и полиграфы Киллера…
– Безусловно. Их этика, хоть и отличается от нашей, исключает поступки, нарушающие свободу воли разумных существ…
– Смотри ты, как благородно… Ну хорошо, верю. Продолжай… – Не прекращая говорить, Воронцов встал. Обошел стол, приблизился к Наташе, будто невзначай протянул руку и ощутил пальцами преграду. Он невольно вздрогнул, подсознательно до последнего мига надеясь, что Наташа все-таки живая, а не фантом на экране. Стало так обидно, словно он вновь потерял ее.
– Где ты на самом деле? – спросил он, словно между прочим.
– Как «где»? – удивилась Наташа. – Здесь, в этой комнате.
– Можешь сейчас выйти в ту дверь?
– Могу, конечно… – Она повернулась и, легко ступая по ковру, явно рисуясь своей походкой, пошла и скрылась за ней. В проеме полузадернутых штор мелькнула решетка балкона или веранды.
Через несколько секунд Наташа вернулась.
– Дождь, – словно бы виновато сказала она и протянула на ладони мокрый кленовый лист.
«Хитро», – подумал Воронцов и сказал:
– Ну, бог с ним, с дождем. Что там у тебя дальше по программе первого контакта?
Удивительно, но его по-прежнему совершенно не волновало значение происходящего. Только непосредственный смысл Наташиных слов имел значение…
И Наташа, явно довольная, что он так легко и правильно все воспринял, стала рассказывать ему про Великую Галактическую конфедерацию, включающую добрую сотню звезд в соседнем спиральном рукаве, то есть, по земным меркам, невообразимо далеко. И про весьма влиятельную секту, а может быть, сословие или касту «форзейлей», как их назвала Наташа, видящих цель и смысл своего существования в том, чтобы на протяжении десятков тысяч лет разыскивать и собирать во Вселенной высочайшие достижения в области мысли и духа, каким бы разумам они ни принадлежали.
Это было явно рекламное вступление. Воронцов слушал и думал, причем не только о том, что пришельцы-археологи пытались внушить ему устами женщины, которую он когда-то любил… Вот-вот, именно когда-то! И, однако, они считают, что как раз с ней он будет наиболее уступчив. Неужели галактические мудрецы понимают в его душе больше, чем он сам? Посмотрим, посмотрим…
«Форзейли»… Почему они выбрали именно такое слово для самоназвания? По созвучию? В парусном военном флоте так назывался корабль-разведчик. Фор-сейл. Передний парус, если дословно, или – парус,
