Четыре фигуры были столь же неподвижными, как та скала, в которую они вжались. Одежда их затвердела от ломкой корки льда, и, подобно им, гора покрылась броней из замерзшего льда и талой воды. Еще не рассвело, но насыщенная тьма несколько ослабела на востоке. Джонатан с трудом мог разглядеть складки своих водонепроницаемых штанов, покрытых льдом, как струпьями. Он уже много часов просидел скорчившись, вперив незрячие глаза в собственные колени — когда ослабшая буря позволила ему вообще открыть глаза. Несмотря на пронизывающий холод, пришедший на смену буре, он ни одним мускулом не пошевелил. Его поза была в точности такой же, когда обрушился фен. Насколько позволяла страховка, он сжался, как мячик, оставляя стихиям как можно меньшую площадь обстрела.
Фен ударил без предупреждения, и теперь никто из них не мог бы точно определить, сколько времени длилась буря. Это был один нескончаемый момент ужаса и хаоса, усиленного проливным дождем и жестоким градом, пронизывающим ветром, который ревел вокруг них, клином вбиваясь между человеком и скалой, силясь разъединить их. Были и слепящие молнии, и слепая тьма, боль от напряжения и онемение от холода. Но больше всего было звуков — оглушительный треск грома где-то совсем рядом, настойчивый вопль ветра, рев и лязг лавин, обрушивающихся слева и справа и самым непредсказуемым образом отскакивающих от выступа скалы, под которым они прятались.
Теперь все было тихо. Буря кончилась.
Поток ощущений начисто смыл все остальное из сознания Джонатана, и теперь мысль возвращалась медленно и в самых рудиментарных формах. Простейшими словами он разъяснил сам себе, что смотрит на свои штаны. Потом он заключил, что они покрыты льдом. Затем он сделал вывод, что боль он испытывает от холода. И только тогда, с сомнением и удивлением, но без всякого восторга, он понял, что жив. Скорей всего.
Буря кончилась, но тьма и холод очень медленно выходили из его сознания. Все смешалось, и переход от боли и бури к затишью и холоду ясности не внес. Тело и нервы Джонатана помнили яростную борьбу, а ощущения говорили ему, что она уже в прошлом, но он не мог вспомнить ни конца бури, ни начала затишья.
Он пошевелил рукой и услышал звонкий треск — своим движением он сломал кромку льда на рукаве. Он сжимал и разжимал кулаки, вжимал пальцы ног в подошвы ботинок, выгоняя из конечностей застоявшуюся кровь. Онемение перешло в электрическое покалывание, потом в пульсирующую боль, но эти ощущения не были ему неприятны, поскольку служили доказательством, что он еще не умер. Темнота уже изрядно рассеялась, и в нескольких футах от себя он сумел разглядеть неподвижную и согнутую спину Карла. Он не тратил умственных усилий на размышления о том, как Карл себя чувствует — все его внимание сосредоточилось на возвращающемся ощущении жизни в себе самом. Прямо под ним раздался звук.
— Андерль? — Джонатан еле шевелил обложенным языком в пересохшем рту.
Андерль пошевелился — в порядке эксперимента, словно желая проверить, все ли работает. От движения его ледяная броня треснула и со звоном посещалась вниз по склону.
— Вчера была буря, — сказал он хрипло и весело. — Заметили, я полагаю?
С наступлением рассвета поднялся ветер, упрямый, сухой и очень холодный. Андерль покосился на свой ручной альтиметр.
— Мы на сорок метров ниже, чем вчера, — небрежно объявил он. Джонатан кивнул. Это значит, что давление намного выше нормы. Они находились в сильном, холодном антициклоне, который мог продлиться сколь угодно долго. Он увидел, как Андерль осторожно движется по своему выступу к Жан- Полю, который еще не пошевелился. Немного погодя Андерль занялся приготовлением чая на спиртовке, которую он для равновесия прислонил к ноге Жан-Поля.
Джонатан осмотрелся. Тепло фена растопило снег на поверхности, а с выдвижением холодного фронта поверхность снова обледенела. Снег был покрыт дюймовым слоем льда, скользкого и колкого, но недостаточно крепкого, чтобы выдержать вес человека. Скалы оделись кольчугой замерзшей талой воды, и на них стало не за что зацепиться. С другой стороны эта кольчуга была слишком тонка и не могла выдержать ледовый крюк. Начинался день, и Джонатан мог уже объективно оценить состояние стены. Оно было наихудшим из всех возможных.
Зашевелился Карл. Он не спал, но, подобно Джонатану и Андерлю, пребывал в защитном полуобморочном состоянии. С трудом выйдя из него, он четко и профессионально выполнил все действия, связанные с проверкой крючьев, на которых держались он сам и Джонатан, потом проделал комплекс изометрических упражнений для восстановления кровообращения в руках и ногах, после чего приступил к несложной, но требующей больших усилий работе по извлечению из рюкзака пищи — замерзшего шоколада и сухого мяса. За все это время он не произнес ни слова. Пережитое им за ночь потрясло его и сбило всю спесь. Он больше не был руководителем.
Андерль обвязался веревкой, которая не давала ему выпасть из ниши, и выпрямился, чтобы передать Джонатану чашку теплого чая.
— Жан-Поль...
Джонатан выпил все одним жадным глотком.
— Что с ним? — Он передал металлическую чашку вниз и облизнул то место, где губа его прилипла к чашке, и отодралось немного кожи.
— Он умер. — Андерль налил чашку и предложил Карлу. — Наверное, отошел во время бури, — спокойно добавил он.
Карл принял чашку и держал ее в ладонях, глядя на бесформенный, скованный льдом комок, который раньше был Жан-Полем.
— Пей! — приказал Джонатан, но Карл не пошевельнулся. Он часто и неглубоко дышал ртом над чашкой, и пар его дыхания смешивался с паром, поднимавшимся от чашки.
— Откуда ты знаешь, что он умер? — спросил Карл неестественно громким монотонным голосом.
— Я посмотрел на него, — ответил Андерль, набивая котелок осколками льда.
— Ты увидел, что он умер! А потом принялся готовить чай!
Андерль пожал плечами. Он не удосужился посмотреть наверх — не отрываться же от дела.
— Пей чай, — повторил Джонатан. — Или давай сюда, я выпью, пока не остыло.
Карл смерил его взглядом, исполненным отвращения, но чай выпил.
— У него было сотрясение мозга, — сказал Андерль. — Бури он уже не смог пережить. Внутренний человек был слаб и не сумел спасти внешнего человека от смерти.
Весь следующий час они поглощали столько пищи, сколько в них могло влезть, делали изометрическую гимнастику, борясь с холодом, и утоляли неутолимую жажду бесчисленными чашками чая и бульона. Напиться вдосталь было попросту невозможно, но настал момент, когда надо было двигаться дальше, и Андерль допил последнюю порцию растопленного льда и положил котелок и складную плитку к себе в рюкзак.
Когда Джонатан изложил свои предложения насчет дальнейших действий, Карл не возражал и не сопротивлялся смене руководителя. Он утратил желание принимать решения. Его взгляд вновь и вновь застывал на мертвеце, лежащем внизу. Смерть в его альпинистский опыт не входила.
Джонатан в нескольких словах описал ситуацию. И скала, и снег были покрыты ледяной коркой что полностью исключало дальнейший подъем. Холодный антициклон, вымораживающий из них душу, мог продлиться несколько дней, а то и недель. Оставаться там, где они находятся, было нельзя. Им нужно возвращаться.
Возвращение по маршруту Карла исключалось. Там все обледенело. Джонатан предложил попробовать спуститься до места, расположенного прямо над окошком Айгервандской станции. Тогда появлялся шанс, что оттуда им удастся спуститься на веревке к окошку, несмотря на нависающий утес. Бен, наблюдая за ними снизу, поймет их намерения, и будет ждать с помощниками у окошка.
Говоря все это, Джонатан по лицу Андерля увидел, что тот не очень верит в их шанс спуститься на веревке до окошка станции. Но Андерль не возражал, хотя бы ради сохранения морального состояния — он понимал, что им надо двигаться. Они не имели права оставаться на месте — это означало бы просто
