тюрьма Сообщества. Эта планета расположена вдали от зоны боевых действий, и вряд ли ее могут скоро обнаружить, даже в случае их поражения. Местные жители непригодны для войны, зато из них получились прекрасные тюремщики. Сейчас по всей планете спешно строят огромные тюрьмы. Если война затянется, эта космическая каталажка будет набита под завязку.
– Ты хочешь сказать, что ваша компания загорает здесь уже два года? – удивился Лайминг.
– Да, а кажется, что все десять лет, – печально подтвердил ригелианин.
– И за два года вы ничего не предприняли, чтобы сбежать отсюда?
– Трудно смириться с пленом, – согласился ригелианин. – Были попытки неповиновения, отказ от работы, так – сущая ерунда, но и этого было достаточно, чтобы расстреляли сорок человек.
– Сочувствую, – искренне сказал Лайминг.
– Не переживай. Я прекрасно понимаю, каково тебе сейчас. Первые недели плена – самые тяжелые. Одна мысль, что тебя посадили на веки вечные, может свести с ума, если не смотреть на ситуацию философски. – Он огляделся и заметил здоровенного охранника, несущего караул у дальней стены. Незаметно кивнув в его сторону, ригелианин сказал:
– Пару дней назад этот чешуйчатый боров хвастал, что на планете уже двести тысяч заключенных, и добавил, что через год их будет два миллиона. Надеюсь, что он до этого не доживет.
– Я отсюда свалю, – убежденно Лайминг.
– Как? – поинтересовался ригелианин, впрочем без особого интереса.
– Пока не знаю, но обязательно свалю. Не гнить же здесь заживо.
Лайминг с надеждой ожидал какой-то реакции от собеседника. Тот мог бы, например, сказать, что и другие чувствуют так же, или бросить ничего не значащую фразу о возможности грядущих перемен. Но тот никак не отреагировал на реплику землянина, только, уже поднимаясь, пробормотал:
– Ну что ж, желаю удачи. Тебе понадобится много везения, – и как ни в чем ни бывало засеменил прочь.
Прозвучал свисток, заорали охранники:
– Меро, фаплапы! Амаш!
На этом первая попытка Лайминга найти сообщников закончилась.
Но он не оставлял надежды, будучи твердо убежден, что не могут разумные существа, сидя два года в плену, не вынашивать замыслы побега. Следующие четыре недели Лайминг продолжал беседовать не только с тем же ригелианином, но и с двумя десятками других. Ему удалось получить от них кое-какие отрывочные сведения общего порядка, но стоило ему поднять вопрос об освобождении, как все они становились странно уклончивы. Они были дружелюбны, даже сердечны, но неизменно держали рот на замке.
Однажды, в разговоре с одним из них, Лайминг спросил напрямую:
– Почему вы всегда говорите со мной украдкой и шепотом? Ведь охранникам, похоже, по барабану, когда вы общаетесь между собой.
– Потому, что с тобой еще не проводили перекрестного допроса. А он непременно состоится. Если они заметят, что мы слишком много с тобой разговариваем, то постараются вытянуть из тебя все, что мы сказали, и будут особенно интересоваться, не хочет ли кто из нас устроить побег.
Лайминг услышал милое сердцу слово и сразу же ухватился за него:
– Естественно! Побег – то единственное, ради чего стоит жить в тюрьме. Кстати, если кто-то хочет рискнуть, я, быть может, смогу помочь. Я опытный пилот, а это что-то да значит!
Однако собеседник охладил его пыл:
– Ничего не выйдет.
– Но почему? – искренне удивился Лайминг.
– Мы в этой каталажке уже давно и усвоили многое из того, чему тебе еще только предстоит научиться.
– Например?
– Слишком дорогую цену мы заплатили за то, чтобы узнать простую истину: попытка побега проваливается, когда о ней знают слишком многие. Среди большого количества людей может затесаться подсадная утка или найдется самовлюбленный болван, который все испортит, начав в неподходящий момент.
– Но я-то не подсадная утка и не болван! Неужели я похож на кретина, добровольно отрезающего себе путь к свободе?
– Все верно, – согласился ригелианин. – Только неволя диктует свои, особые условия. Вот одно твердое правило, которое мы здесь соблюдаем: план побега – исключительная собственность тех, кто его задумал, и только они могут осуществить попытку, используя свой метод. Больше никому об этом не сообщают. И никто ничего не знает, пока не начнется заваруха. Секретность – это тот защитный экран, который потенциальные беглецы должны поддерживать изо всех сил.
И они ни за что не позволят ни единой душе заглянуть в него, даже землянину, даже опытному пилоту.
– Выходит, здесь каждый сам по себе?
– Именно так. Как бы ни сложилось, в любом случае ты сам по себе. Все мы живем вместе и спим в общих бараках, по пятьдесят человек в каждом. А ты сидишь один в своей камере. Ты ничем не сможешь нам помочь.
– Как хотите, тогда мне тоже нет до вас дела, а уж о себе я сумею позаботиться! – в сердцах бросил
