— Я все равно не верю, — прошептал он.
Она кивнула на картину.
— Но этому ты веришь, Терион?
— Нет! Нет!
— Теперь ты получил ответ.
— Я знаю, ты человек! Картина лжет!
— Нет, Терион.
— Докажи! Изменись, изменись сейчас же! — Он отпустил ее и чуть шагнул назад. — Давай! Меняйся!
Она печально взглянула на него, потом безо всякого перехода превратилась в его копию, как делала уже однажды. Он смотрел, не мигая, и она изменилась снова, превратившись на сей раз во что-то чудовищное: кошмарный, испещренный оспинами серый шар с отвислой кожей, глазами-блюдцами и загнутым черным клювом. Потом стала метаморфом, с чахлой грудной клеткой и невыразительными чертами лица, затем вновь стала Сервис: водопад каштановых волос, изящные руки, стройные ноги, сильные бедра.
— Нет, — воспротивился он. — Не надо больше подделок.
Она вновь превратилась в метаморфа. Нисмайл кивнул.
— Да, так лучше. Оставайся такой, это гораздо красивее.
— Красивее, Терион?
— Для меня ты красива и такая, настоящая. Обман всегда отвратителен.
Он потянулся к ее руке, на ней оказалось шесть пальцев, очень длинных и узких, без ногтей и суставов, кожа была молочной и чуть глянцевой — вот и все. Он ожидал большего. Художник провел рукой по ее стройному телу. Она не шевелилась.
— Теперь я уйду, — сказала она наконец.
— Останься. Живи со мной.
— Даже теперь?
— Даже теперь. В своем настоящем облике.
— Ты действительно хочешь?
— Да, да, — кивнул он. — Останься.
— Когда я в первый раз пришла к тебе, — сказала она, — то хотела не только узнать тебя, но и вредить. Ты наш враг, Терион, и род твой всегда будет враждовать с нами. Но когда мы стали жить вместе, я не смогла найти причины, чтобы ненавидеть тебя. ТЕБЯ! Ты особенный, понимаешь?
Голос Сервис шел из чужих уст. Как странно, мелькнуло у него в голове, как похоже на сон.
— И я захотела остаться с тобой, — продолжала она. — И играть свою роль вечно. Но игра окончилась, и все равно, я хочу остаться с тобой.
— Тогда останься, Серайс.
— Только если ты действительно этого хочешь.
— Я сказал тебе, да.
— Я не страшу тебя?
— Нет.
— Нарисуй меня еще раз, Терион, покажи мне любовь в своей картине, и тогда я останусь.
Он рисовал ее день за днем, пока не кончились холсты, и развешивал картины в хижине: Серайс у двикки, Серайс на лугу, Серайс в молочном вечернем тумане.
У него не было возможности готовить новые холсты, хотя он и пытался. Они ходили в дальние походы, и она показывала ему новые деревья и цветы, животных джунглей, зубастых ящериц и зарывающихся в землю золотых червей, зловещих и неуклюжих аморфиботов, спящих днем в грязных мутных озерцах. Они мало разговаривали друг с другом, — время ответов на вопросы миновало, и в словах больше не было нужды.
День шел за днем, неделя за неделей, в нескончаемом лете трудно было подсчитать время. Может быть прошел месяц, может быть, шесть. Они никого не встречали, по ее словам, в джунглях было полно метаморфов, но те держались где-то поодаль, и Нисмайл надеялся, что они оставят их в покое навсегда.
Однажды под мелким моросящим дождем он отправился проверить ловушки, и когда через час вернулся, то понял, что произошло что-то страшное. Едва он приблизился, из хижины выскочили четверо метаморфов. Он чувствовал, что один из них Сервис, но не мог сказать, какой.
— Подождите! — закричал он, когда они проходили мимо, и побежал следом.
— Что вы от нее хотите? Куда ее уводите?
На какую-то долю секунды один из метаморфов заколебался, и Нисмайл увидел девушку с каштановыми волосами, но то было лишь мгновение, и снова четверо метаморфов призраками скользили в глубину джунглей. Дождь пошел сильнее, опустилась тяжелая туманная мгла, отрезав видимость. Нисмайл замер на краю еще чистого пространства, крича сквозь дождь и шум реки. Ему почудилось, что он услышал плач, но это могли быть и звуки джунглей. Преследовать метаморфов в густом белом тумане было просто невозможно.
Больше он никогда не видел ни Серайс, ни других метаморфов. Одиночество теперь стало совсем нестерпимым, и одно время он даже надеялся, что пьюривары нападут на него в лесу и убьют своими короткими отполированными кинжалами. Но ничего подобного не происходило, и когда стало ясно, что живет он теперь в чем-то вроде карантинной зоны, отрезанный не только от Серайс — если она была еще жива, — но вообще от всех метаморфов, он не смог больше оставаться здесь. Собрав картины с изображениями Серайс, он заботливо закрыл хижину и начал долгое и опасное возвращение к цивилизации.
Оставалась неделя до его пятидесятилетия, когда он добрался до Замковой Горы. За время его отсутствия Лорд Трэйм стал Понтифексом, а новым Короналом стал Лорд Вилдивар, питавший мало симпатий к искусствам. Нисмайл снял студию на набережной в Сти и снова занялся живописью. Работал он только по памяти, создавая мрачные и тревожные сцены из жизни джунглей, где часто таились в засадах метаморфы. Подобные работы были не всем по душе в добром и веселом мире Маджипура, и поначалу у Нисмайла было всего несколько покупателей. Однако со временем его работы попали к герцогу Квирайну, уставшему от солнечной безмятежности и совершенства местных живописцев. Благодаря покровительству герцога, картины Нисмайла вошли в моду, и в последующие годы его жизни всегда имелся рынок, готовый принять любую его работу.
Ему подражали многие, но никогда удачно, о нем писались многочисленные эссе и биографии.
— Ваши картины такие буйные, непокорные и необычные, — сказал ему один школяр. — Вы придумали какой-то новый способ работы!
— Я работаю только по памяти, — объяснил Нисмайл.
— Наверное, больно вспоминать такое?
— Не совсем, — ответил Нисмайл. — Все мои работы предназначены для того, чтобы помочь мне заново познать радость жизни, время любви, время счастья и самых драгоценных дней моей жизни. — Он смотрел сквозь школяра и видел далекие туманы, густые и мягкие, как шерсть, которые окутывали заросли высоких стройных деревьев, перевитые сетью лиан.
ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ
Эта история заставила Хиссуне вспомнить начало своих поисков в архивах. Снова Тесме и хайрог, правда, роман разворачивается между мужчиной и чужачкой. Вообще-то, сходство было поверхностным; совершенно иные люди, в совершенно непохожей ситуации. Хиссуне стал лучше понимать художника Териона Нисмайла, чьи картины до сих пор висели для всеобщего обозрения в галереях Замка Лорда Валентина, но метаморф осталась для него загадкой, тайной за семью печатями, как, скорее всего и для самого Нисмайла. Он поискал индекс с записью души метаморфа, и нисколько не удивился, не найдя
