орудие устрашения, не как оружие… Я не могу себе позволить выступить в роли проигравшего, Мордред.
— Ты не можешь проиграть.
— Эта вера и должна усмирить Квинтилиана и тех в новом Риме, кто с надеждами заглядывается на кельтские государства.
Мордред помедлил, потом откровенно сказал:
— Прости мне, но есть и еще кое-что. Позволь мне говорить теперь как твоему местоблюстителю, если не как твоему сыну. Ты уверен, что можешь доверять Гавейну и молодым рыцарям в миссии подобного рода? Если они отправятся с Валерием и Борсом, то, думаю, дело дойдет до схватки.
— Возможно, ты и прав. Но от этого мы не много теряем. Рано или поздно нам придется сражаться, и я бы предпочел вступить в сраженье здесь и с врагом, который не успел еще подготовиться к битве, а не в моих собственных землях по ту сторону Узкого моря. Если франки станут бок о бок с нами, то, быть может, нам еще удастся отвадить этого нового императора. Если нет, то в наихудшем случае мы потеряем Малую Британию. Тогда мы увезем наших людей, тех, кто останется жив, на родину и снова засядем за преградой наших благословенных морей. — Он отвел взгляд и уставился в огонь, и лицо у него стало суровое. — Но в конечном итоге это время наступит. Не при мне, и, молю бога, не в твое время, но еще до того, как состарятся твои сыновья, это время придет. Кто бы ни устроил вторжение на остров, ему придется несладко. Сперва Узкое море, а затем бастионы королевств саксов и англов; там его встретят люди, сражающиеся за свои дома. Зачем еще, по-твоему, я отдал саксам во владение земли, на которых они поселились? Мужи сражаются за то, что принадлежит им А к тому времени, когда серьезная угроза надвинется на наши берега, я перетяну на свою сторону Сердика.
— Понимаю. Но я все спрашиваю себя, почему ты не тревожишься за исход посольства.
— Нам нужно время, и посольство может выиграть его для нас. Если оно потерпит неудачу, мы будет драться теперь. Вот так все просто. Но уже близится утро, так что давай закончим с делами. — Он тронул пальцами письмо, скрепленное печатью с драконом. — Непобедимый или нет, я немало размышлял о том, что произойдет в случае моей смерти. Вот письмо, которым ты тогда воспользуешься. В нем я извещаю Совет о том, что ты — мой наследник. Герцогу Константину доподлинно известно, что клятва, что я дал его отцу, вступит в действие лишь тогда? когда у меня не окажется наследника моей крови. Понравится ему это или нет, ему придется это признать. Ему я тоже написал, и это письмо он отрицать или замолчать не сможет. В нем я жалую ему земли; в его герцогство войдут области, которые принесла мне в приданое моя первая супруга, Гвиневера Корнуэльская. Надеюсь, он будет удовлетворен. Если нет, — глаза короля блеснули, когда он поглядел на сына, — это уже будет твоя, а не моя забота.
Присматривай за ним, Мордред. Если я буду жив, то сразу по возвращении в Камелот сам созову Совет, и это будет прилюдно улажено раз и навсегда.
Выслушивать последнюю волю живого еще человека всегда непросто. Мордред, который на сей раз не нашелся что сказать, открыл было рот, но король взмахом руки призвал его к молчанию, собираясь поговорить по делу, которое для Мордреда было на первом месте.
— Королева, — сказал король, не отрывая глаз от огня, — будет под твоим покровительством. Ты будешь любить ее и заботиться о ней так, как если бы был ее собственным сыном, и ты позаботишься о том, чтобы остаток своих дней она провела в почете и комфорте, которые ей пристали. Я не стану просить тебя поклясться в этом, Мордред, поскольку знаю, что в том нет нужды.
— Но я клянусь! — Мордред опустился на колени перед креслом отца и заговорил, не тая чувств: — Всеми богами сущими, богом христианских церквей королевства, и богиней островов, и духами воздуха я клянусь, что буду держать королевства для королевы Гвиневеры и любить, и лелеять ее, и заботиться о ее чести, как делал бы ты, если был бы жив.
Артур склонился, чтобы взять руки сына в свои, и, подняв его с колен, поцеловал его. А потом улыбнулся.
— Хватит разговоров о моей смерти, которая, заверяю тебя, придет еще не скоро! Но когда это случится, я со спокойной душой и с благословеньем моим и бога оставлю в твоих руках мое королевство и мою королеву.
На следующий день Мордред отплыл домой. Спустя несколько дней после его отъезда посольство — среди веселья и ярких красок развевавшихся знамен и плюмажей — отправилось в лагерь Квинтилиана Иберия.
Гавейн и его друзья ехали не спеша. Хотя Мордред без труда узнал бы тон их речей — молодежь обращала взоры на Гавейна, ища в нем разудалого и жадного до приключений заводилу, — держались они в дороге со всей внешней чинностью. Но никто из этой клики молодых не делал попыток скрыть надежды на то, что мирная прелюдия, потерпев неудачу, обернется военными действиями, в которых им наконец, доведется принять участие.
— Говорят, Квинтилиан — человек горячий, да и солдат бывалый. К чему ему слушать старика, прибывшего к нему с посольством от старика другого? — так называл Мадор посольство короля Хоеля.
Остальные поддакивали.
— Если не будет боя, то, уж конечно, можно будет посостязаться — игры, охота — и тяжко придется, если мы не сможем показать этим иноземцам, на что мы способны!
Или:
— Говорят, красивей галльских лошадей в мире не найти. На худой конец, может, попытаемся сторговаться.
Но, похоже, этих безрассудных сорвиголов во всем без остатка ждало разочарованье. Ставкой Квинтилиана был временный лагерь, разбитый на унылой и почти лишенной растительности пустоши. Посольство выехало к нему на закате тусклого дня, когда ветер бил в спину косым накрапывающим дождем. Во все стороны тянулся черный и мокрый, мертвый по весне вереск, и единственными пятнами красок во всей открывшейся кельтам картине были и зелень зацветших ряской болотных низинок, и серость отблескивавших металлом луж. Сам лагерь был разбит по римскому образцу. Он был возведен из крепких стволов, обложенных дерном, и как временная стоянка — достаточно внушителен, но у молодых британцев, невежественных в воинском искусстве и привычных к великолепным постоянным постройкам Каэрлеона и Сегонтиума, возведенным еще римлянами, он вызвал лишь разочарованье и презренье.
Трудно сказать, осторожность или забота об удобстве гостей побудили Квинтилиана Иберия разместить посольство за стенами лагеря. В шагах ста от окружавшего лагерь рва были разбиты шатры с собственной коновязью и павильоном, предназначенным служить общим залом. Здесь гостям предложили спешиться, потом конюхам был отдан приказ почистить лошадей и задать им корма. Затем посольство пешком провели главной дорогой к центру лагеря, где находилась ставка командующего.
Тут посольство с прохладной любезностью приняли Квинтилиан Иберии и Марцелий, его младший по званию. Последовал обмен речами, заготовленными заранее и заученными назубок. Речи эти были длинные и столь чрезмерно осторожные, что сами говорившие едва улавливали их смысл. Никто ни единым словом не упомянул ни о послании императора, ни о намерениях Хоеля. Скорее в ответ на довольно равнодушный вопрос хозяев послы пустились в пространный доклад о здоровье старого короля, к которому тонко присовокупили рассказ о том, сколь встревожен был этим король Артур и как скоро этот полководец покинул свою страну, чтобы навестить короля Малой Британии. То, что с собой он привел значительное войско, обошли молчанием, но римскому консулу это было известно, и послы знали, что он это знает…
Только когда вежливое затачивание клинков тянулось уже некоторое время, Герин и Боре позволили себе перейти к заявлению — цветистому и далекому от прямоты — о том, как настроен Хоель и какую поддержку готов оказать ему сам Артур.
Молодые рыцари, которые ожидали, по обычаю, за спиной послов, томились после благочинного бездействия в пути и думали о еде и увеселениях, давно уже заскучали и потому принялись с любопытством осматриваться по сторонам и обмениваться тяжелыми взглядами с воинами противоположной стороны, с равной скукой стоявшими за спинами собственных вождей.
Наконец в этом затянутом и едва-едва продвигавшемся обмене речами, еще более утомительном от того, что Борс почти не говорил по-латыни, а Марцелий не знал никакого другого языка, возникла тупиковая пауза. Переговоры будут продолжены завтра, сказал, вставая и заворачиваясь в плащ, Квинтилиан. Тем временем гостям, без сомнения, захочется отдохнуть и освежиться с дороги. Их отведут в подготовленные
