решение не имеет смысла.
Эта угроза с трудом дошла до сознания Гарсена. Он чувствовал себя полностью опустошенным, лишенным всякой надежды, и тот научный интерес, который вызвало в нем перемещение в будущее, едва тлел в нем сейчас, как угасающий уголек в очаге. После всех пережитых потрясений он был готов признать свое поражение.
Потребовалось некоторое время, прежде чем Джеку удалось преодолеть это пораженческое настроение. Черт побери, он же пока еще не лишен сознания, индивидуальности! Ему надо собраться, взять под контроль свои эмоции, сосредоточиться только на том, что касается Нормы и его самого. Если эти люди и их машины делают выводы на основе человеческих чувств, тогда ему нужно продемонстрировать им, как холоден и расчетлив может быть его интеллект. Где, черт возьми, эта машина-всезнайка?
Коридор внезапно закончился. Дверь в конце его была такой же, как все другие. Остальные двери вели в какие-то комнаты и другие коридоры Не было никаких оснований сомневаться, что и эта была обычной дверью. Но она выходила на улицу!
Улица города будущего!
Гарсен замер. Он забыл об угрожающей ему опасности, мозг ученого-исследователя воспарил над ложными проблемами в радостном ожидании и вдруг сник перед лицом реальности, безмерно далекой от захватывающих дух картин, услужливо нарисованных воображением. Как-то смутно, помня о том, что здесь, в будущем, идет война, он представлял себе невероятное великолепие со следами разрушения, нанесенного войной. Но все было совсем не так.
Перед ним тянулась вдаль узкая, неприглядная улица. Темные, грязные здания закрывали доступ солнечному свету. По краям мостовой, ограниченной черными линиями, двигались низкорослые, коренастые, звероподобные мужчины и женщины. Только эти черные линии отделяли тротуары от мостовой. Улица тянулась вдаль настолько, насколько видел глаз, и все вокруг было таким угрюмым и безрадостным, что Гарсен невольно почувствовал отвращение и отвернулся. Тут же он поймал на себе взгляд доктора Лелла, который смотрел на него со своей характерной мрачной усмешкой. Доктор сказал:
— То, чего вы ищете, профессор Гарсен, вы не найдете ни в этом, ни в подобных ему городах рабов; но и в городах дворцов Славных или Планетарианцев… — Он остановился, как будто вспомнил о чем-то неприятном. К удивлению Гарсена, лицо доктора исказилось гневом. Ярость была и в его голосе, когда он резко проговорил: — Эти чертовы Планетарианцы! Когда я думаю о том, к чему пришел мир из-за их так называемых идеалов, я… — Гнев его утих, и продолжал он уже спокойнее: — Несколько сотен лет назад смешанная Комиссия Славных и Планетарианцев обследовала все физические ресурсы солнечной системы. Человек сделал себя практически бессмертным, я, например, могу прожить миллион лет, если не произойдет какой-нибудь серьезный несчастный случай. Был сделан вывод, что имеющиеся ресурсы позволяют содержать десять миллионов человек на Земле, десять миллионов на Венере, пять — на Марсе и десять миллионов в общей сложности на спутниках Юпитера в течение одного миллиона лет при сохранении существовавшего тогда высокого уровня потребления, равного приблизительно четырем миллионам долларов в год на человека в ценах, установившихся после второй мировой войны. Если бы с тех пор человеку удалось покорить звезды, то все эти цифры нужно было бы пересмотреть, хотя в то время, как и сейчас, возможность этого считалась такой же далекой, как и сами звезды. Проблема межзвездных полетов, как выяснилось в ходе исследований, оказалась недоступной для решения на базе достижений нашей науки и техники.
Он остановился, и Гарсен решился вставить свое слово:
— У нас тоже были попытки создать общество, государственное устройство, организованное в соответствии с определенными теориями, но все они заканчивались неудачей, так как нельзя изменить человеческую природу. Похоже, что это произошло и у вас.
Гарсен не подумал о том, что его слова могут быть расценены как еще один довод, подтверждающий необходимость его обезвреживания. Эта мысль пришла ему в голову, только когда он увидел, что худощавое, красивое лицо доктора Лелла застыло, как мрамор. Резко, отрывисто он сказал:
— Не смейте сравнивать своих нацистов или коммунистов с нами! Мы повелители всего будущего, и кто когда-либо мог противостоять нам, если мы решали подчинить их своему влиянию? Мы победим в этой войне, хотя временно и стоим на грани поражения. Как раз сейчас мы сооружаем самый грандиозный временной энергетический барьер, который когда-либо существовал. С его помощью мы обеспечим себе победу — или не победит никто! Мы отучим этих моралистов-Планетарианцев болтать о правах человека и свободе духа!
Он говорил страстно и с гордостью, было видно, что он весь во власти этих эмоций. Но Гарсен не сдавался. У него было свое мнение по этому вопросу, и так как ему было ясно, что этого не удастся скрыть ни от доктора Лелла, ни от Наблюдателя, он сказал:
— Я вижу, что у вас есть аристократическая верхушка и огромное количество рабов, звероподобных людей. Как они вписываются в общую картину? И как насчет тех ресурсов, которые необходимы им? Их в одном только этом городе, похоже, сотни тысяч.
Доктор смотрел на него злым и враждебным взглядом. Гарсен почувствовал, что у него похолодели руки. Он не ожидал, что разумное замечание может быть расценено не в его пользу. Доктор Лелл проговорил с подчеркнутым спокойствием:
— Они, собственно, никаких ресурсов не используют. Они живут в городах из камня и питаются тем, что дает неистощимая почва.
В голосе его внезапно зазвенела сталь:
— А теперь, профессор Гарсен, я должен вам сказать, что вы сами решили свою судьбу Наблюдатель находится в том металлическом здании на другой стороне улицы, так как воздействие энергетического поля главной машины времени могло бы нанести ущерб его чувствительным элементам, если бы он был расположен ближе. Я не считаю нужным более давать вам какие бы то ни было объяснения и, естественно, не имею никакого желания оставаться в обществе человека, который через полчаса превратится в робота.
Гарсен не стал возражать. Он еще раз посмотрел на этот уродливый город и подумал, что это все та же старая история, когда аристократы ищут оправдания своим черным преступлениям против себе подобных, своих же сограждан. В начале, конечно, необходимо было призвать на помощь психологию. Даже само имя, которым они себя называют, — Славные! — говорит о том, что им приходилось прилагать огромные усилия, чтобы обрабатывать массы в духе поклонения героям.
Доктор Лелл продолжал сухо:
— Ваше неодобрение существования рабов разделяют Планетарианцы. Они также возражают и против того, что мы лишаем наших добровольцев человеческой индивидуальности. Легко увидеть, что у вас с ними много общего, и если бы вы только могли попасть к ним…
Гарсен понял, что его провоцируют, причем довольно откровенно. Теперь ему стало ясно, что все, что говорит доктор Лелл, имеет целью заставить его выдать себя, свои настоящие чувства и мысли.
— Я не понимаю, чего вы хотите, — сказал он. — Я — продукт своей среды. Вы знаете, что это за среда и какой тип людей такая среда обычно создает. Как я уже говорил, моя единственная надежда состоит в сотрудничестве с вами, и я готов к этому.
Внимание его внезапно привлекло что-то необычное в небе далеко впереди, в конце улицы. Там появился какой-то неестественный свет, алая закатная дымка, хотя до заката солнца было еще далеко. Он ощутил внутреннее беспокойство, непонятную, необъяснимую тревогу и спросил напряженным голосом:
— Что это?
— Это, — холодно и насмешливо ответил доктор Лелл, — война.
Гарсен рассмеялся, не в силах сдержаться. В течение долгого времени размышления об этой
