— Аннабель! Аннабель! — Он дважды повторил мое имя, прежде чем я откликнулась. — Не бойся, Аннабель, гроза скоро кончится.
Высунув голову из-под одеяла, я увидела при вспышке молнии, что он стоит возле моей кровати — взъерошенный и озабоченный.
— Я б-боюсь г-гроз, Стивен.
— Знаю. Но здесь, дома, ничто тебе не угрожает. Ты в полной безопасности.
Он догадался, что я не поверила ему. Гром загрохотал так, что я подпрыгнула.
— Может, остаться с тобой, пока гроза не кончится?
— Да.
— Тогда подвинься.
Я перекатилась к стенке, и полуобнаженный Стивен нырнул под одеяло. Однако я успела заметить, как блестит его гладкая кожа. Положив голову на одну из моих подушек, он повернулся ко мне спиной и тут же уснул.
Я коснулась ладонью его теплой спины.
Гремел гром, сверкали молнии, но худая спина мальчика, казалось, вселяла в меня чувство защищенности. Вскоре я тоже заснула.
Когда вновь разразилась ночная гроза, я не стала дожидаться Стивена, а, взяв подушку, бросилась в его спальню. Он крепко спал, раскинувшись на кровати. Я потрясла его за плечо, и мальчик открыл глаза.
— Опять гроза, Стивен. Можно я побуду у тебя, пока она не кончится?
Удивленно поморгав, он подвинулся, и я устроилась рядом с ним.
Через пять минут мы оба спали.
Пока мне не исполнилось шестнадцать лет, кроме меня и Стивена, в детской бывала только моя гувернантка мисс Арчер. Наши со Стивеном спальни располагались рядом в конце коридора. Спальня Джералда была тоже поблизости, а гувернантки — в конце коридора, между комнатой для игр и классной.
Позднее я часто думала, как неблагоразумно поступила мать, позволив нам со Стивеном занимать примыкающее к детской крыло. А между тем она вынашивала план выдать меня замуж за Джералда.
Ей и в голову не приходило, что я могу предпочесть младшего сына графа.
Сейчас мне было двадцать три года, я уже не боялась гроз и лежала впотьмах, предаваясь воспоминаниям, пока раскаты грома не стихли вдали. Моя душа была в смятении. Когда-то я очень любила Стивена, но он не оправдал моих надежд, в сущности, предал меня. Я не простила ему этого, и, возможно, никогда не прощу. Но мое сердце обливалось кровью, когда я вспоминала о том, кем мы были когда-то друг для друга.
О, если бы те времена вернулись! Увы, это невозможно.
Завтрак у нас всегда подавали в столовой с семи тридцати до десяти. Поэтому, войдя на следующее утро в столовую, я не удивилась, что вся семья уже сидит за столом. Налив себе кофе, я расположилась рядом с Нелл.
Положив вилку, Стивен объявил, что на несколько дней уезжает погостить в Кент к своему дяде Фрэнсису.
Это сообщение явно огорчило Нелл, а мне доставило облегчение.
— Конечно, тебе следует туда поехать, — сказала тетя Фанни. — Мистер Патнам твой крестный отец и всегда очень любил тебя. Представляю, как он обрадуется!
— Торнхилл — небольшое, но хорошее поместье, — заметил дядя Адам.
— Когда-нибудь ты унаследуешь его, Стивен. Так что тебе не мешает поинтересоваться им.
Замечу кстати, что Стивен, в отличие от других младших сыновей, имел недурные перспективы. Мать оставила ему пятьдесят тысяч фунтов, а ее брат Фрэнсис Патнам, бездетный вдовец, завещал племяннику все свое состояние.
— Пока я был на Ямайке, дядя Фрэнсис писал мне каждый месяц. Можно ли такое забыть?
— Мне хорошо известно, что ты любишь своего дядю, — проговорил Адам.
— Конечно, сэр. — Стивен улыбнулся.
— Надолго ты едешь? — осведомилась я.
Стивен сидел рядом с Адамом и Фанни, напротив Нелл. Когда наши глаза встретились, мне показалось, что мы с ним одни в комнате.
Я почувствовала знакомое стеснение в груди. Ни у кого на свете нет таких глаз, как у Стивена, — голубых и вместе с тем темных.
— Точно не знаю. Мы поедем вместе с дядей в Лондон кое с кем повидаться. Я сообщу тебе.
— В Лондон? — удивилась тетя Фанни. — Но в августе Лондон пуст: все уезжают в Брайтон или в загородные поместья.
— Там состоится собрание аболиционистов, и я хочу принять участие в нем, — объяснил Стивен.
Покончив с телячьей котлетой, Адам поднял глаза:
— Аболиционист — это сторонник освобождения рабов?
— Да, — ответил Стивен. — Теперь, после завершения войны, распространились слухи о том, будто французы собираются возобновить работорговлю. Весь мир должен бороться за отмену рабства. Повсюду возрождаются аболиционистские комитеты и собирают информацию о том, как повлияла отмена рабства Англией на положение рабов на островах. Об этом хотят расспросить и меня.
— На днях в «Таймс» было опубликовано письмо в поддержку аболиционистов, — заметил Джаспер. — Именно британцы должны ратовать за полное искоренение работорговли.
— Это не так-то легко осуществить, — сказал Адам.
— Не легко, — согласился Стивен. — Томас Кларксон отправляется на венский конгресс, и есть надежда, что ему удастся оказать моральное давление на сильных мира сего и добиться заключения международного соглашения о запрещении работорговли.
— А ты хорошо осведомлен обо всем этом, Стивен, — проговорил Джаспер.
— Я поддерживал связь с Кларксоном с первого же года моего пребывания на Ямайке.
Несколько минут мы молча размышляли над его словами.
Затем Джаспер сказал:
— Пусть весь мир знает, что Стивен борется за правое дело!
— Ты испытывал бы такие же чувства, Джаспер, если бы видел то, что я.
Воспользовавшись тем, что все взгляды обратились на Стивена, я украдкой посмотрела на него. Тогдашняя мода требовала, чтобы волосы слегка прикрывали лоб мужчины, но Стивен зачесывал их назад. Чтобы подавить воспоминания о прикосновениях к этим шелковистым волосам, я сжала пальцы так сильно, что ногти вонзились мне в ладони.
— Каких только ужасов не видел я в Испании, — сказал Джаспер. — Но я не такой идеалист, как ты, Стивен, и хочу только мира.
Нас всех удивила боль, прозвучавшая в голосе Джаспера.
Я поднялась.
— Аннабель, дорогая, ты не съела свою булочку, — заметила тетя Фанни.
— Я не голодна.
— Ты в конюшню? — спросил Джаспер.
— Да.
— Если не возражаешь, я пойду с тобой.
Я кивнула, и он тоже поднялся.
— Покажи ему лошадей, которых ты продаешь, Аннабель, — сказал Адам. — Ему надо купить не меньше двух для охотничьего сезона.
— Джасперу незачем покупать у меня лошадей, дядя Адам. Я рада поделиться с ним всем, что требуется для охоты.
— Спасибо тебе за доброту и великодушие, но я хочу сам приобрести лошадей для сына, — возразил Адам.
Джаспер бросил на отца пытливый взгляд.
