что я не бог весть какая знаменитость, но всякий, кто читает о театре столько, сколько читала Элспет, рано или поздно должен был наткнуться на мою фотографию. Как бы то ни было, — с усмешкой добавила она, — в совпадения не верят только читатели детективных романов… и полицейские. Но такие истории в жизни случаются; писателям, правда, не положено использовать их в своих детективах.
Арчи кивнул, вроде бы соглашаясь с Джозефиной, тем не менее его не покидала тревожная мысль о связи убийства с ее пьесой. Он посмотрел на часы, размышляя, стоит ли рассказывать о подробностях сцены убийства.
— Мне пора. Через двадцать минут встречаюсь с патологоанатомом, а потом пойду повидаю ее семью — может быть, услышу от них что-нибудь важное. И возможно, узнаю побольше о ее поклоннике. Да, и напоследок еще один вопрос… На месте преступления оказались сувенирные куклы, персонажи твоей пьесы, — у Элспет их с собой не было?
— Может, они и лежали у нее в сумке, точно не знаю. Хотя сомнительно, потому что в какой-то момент почти все из сумки вывалилось. С другой стороны, они могли находиться где-нибудь в багаже, которого у нее было полным-полно. Ужасные сувениры — удивительно, что кто-то их вообще покупает. А почему куклы тебя интересуют?
Пенроуз ничего не ответил, только еще больше нахмурился.
— В чем дело, Арчи? — Джозефина с удивлением заметила, что в его глазах, глазах человека, лично никак не заинтересованного в расследуемом преступлении, отразилась та же грусть, какую испытывала она сама. — Ты же не в первый раз сталкиваешься со смертью и знаешь, на какие мерзости способны люди. Конечно, это не делает тебя безразличным, но я никогда не видела, чтобы ты так переживал из-за незнакомого тебе человека.
— В том-то и беда: вовсе не незнакомка меня тревожит. Я не буду рассказывать тебе подробностей, но по тому, в каком положении мы нашли труп, я почти уверен, что тут есть какая-то связь с «Ричардом из Бордо». — Инспектор наконец решил, что, как бы ни была тягостна правда, скрывать ее неуместно. — Возможно, убийство напрямую связано с тем, что жертва души не чаяла в твоей пьесе; а возможно, ее парень совершил убийство в припадке ревности, и при этом — одно из предполагаемых тобой совпадений — он по чистой случайности работает в театре. Но с другой стороны, поскольку Элспет, похоже, не из тех, у кого есть враги, не исключено, что ее убийца нацелился на тебя и хочет или очернить твою репутацию, или, не дай Бог, расправиться с тобой лично.
Выводы, сделанные Арчи, Джозефина не оставила без внимания, хотя инспектор мог бы и догадаться, что истолкует она их совсем по-другому.
— Получается, в любом случае Элспет умерла из-за меня.
Арчи резко запротестовал:
— Я вовсе не это имел в виду! Не трать время на самобичевание — ты ни в чем не виновата. Но тебе следует отнестись к этому трагическому происшествию очень серьезно. В лучшем случае газеты опять запятнают твое имя, потому что связь убийства с пьесой наверняка выйдет наружу, а в худшем случае твоя жизнь в опасности. Смерть Элспет не выглядит случайностью, и, возможно, этот тип убил ее по ошибке, которую он теперь попытается исправить.
— Какой же ты, черт подери, наивный, Арчи! Как я могу не винить себя, ведь совсем недавно мы с тобой встречались в этой самой комнате сразу после расследования другой смерти, которая ни за что бы не случилась, если бы не моя несчастная пьеса?
— Да мы уже с тобой тысячу раз об этом говорили! Элиот Винтнер покончил с собой потому, что был пропащим человеком. Один роман ему удался, а потом он десять лет подряд пытался повторить свой успех. Когда Винтнер обнаружил, что таланта у него нет, ему пришло в голову выгодно использовать твой. Ни один здравомыслящий человек не станет обвинять в плагиате писателя, который воспользовался историческим фактом. Если бы это был весомый юридический аргумент, Шекспир провел бы всю свою жизнь в каталажке. Винтнер решил сыграть в рулетку — потащил тебя в суд и проиграл. Ну и делу конец. Если жизнь его оказалась ничтожной и жить ему было абсолютно не для чего, при чем тут ты? Короче говоря: хочешь скорбеть о симпатичной, безвременно умершей девушке — скорби, но не трать времени и не вспоминай этого мерзавца.
— Знаю, что ты прав, но сегодня я должна подписать контракт — разрешение на гастроли «Ричарда из Бордо», а возможно, еще и на съемки фильма. Но хочется мне теперь лишь одного — всему этому положить конец, пока с кем-нибудь еще не случилось несчастья. Я знаю, моя пьеса многим принесла славу и деньги, но у меня такое подозрение, что она проклята, и я считаю, что этому проклятию не должны подвергнуться театры по всей стране. И пока еще не поздно, надо прикончить «Ричарда из Бордо» раз и навсегда. Это всех, конечно, взбесит, но есть вещи и поважнее, чем заработок в две тысячи фунтов и полдюжины вызовов на поклон в каком-нибудь городке вроде Моркемба.
— Делай с пьесой то, что считаешь нужным, — это несущественно. Я волнуюсь о тебе.
— Знаю, и я тебе благодарна, даже если это не всегда явствует из моего поведения. Но неужели ты считаешь, что, тщательно спланировав преступление, убийца упустил совсем маленькую деталь — убил не того, кого намеревался?
Арчи ничего не ответил, признавая логичность ее рассуждения, и все же инстинкт подсказывал ему иное.
— Не теряй времени, не волнуйся обо мне, — продолжала Джозефина уже более спокойно. — Обещаю тебе, я буду осторожна. И еще, ты можешь кое-что сделать, чтобы у меня стало легче на душе?
— Что же это?
— Я хотела бы встретиться с семьей Элспет. Можно мне сегодня пойти к ним вместе с тобой?
— А как же твоя встреча с руководством театра?
— Я же тебе сказала, есть дела и поважнее. К тому же я должна еще до этой встречи решить, что мне дальше делать. А пойти на нее я попрошу Ронни и Леттис — уверена, они не откажутся, и тогда я буду в курсе дела. Послушай, я знаю, это не совсем по правилам и не хочу быть помехой, но мне необходимо поговорить об Элспет с кем-то, кто ее знал. Может быть, это как-то поможет ее семье…
Арчи поднялся:
— Заеду за тобой в два часа. — Прощаясь у двери, он поцеловал ее в щеку. — Рад был тебя видеть. — И Пенроуз впервые за это утро улыбнулся.
ГЛАВА 4
Погода в тот день пошатнула привязанность к Лондону даже самых преданных его обитателей. Над крышами, обесцвечивая все, что попадалось на пути, тягостно повисла непреклонная гряда облаков, которая, медленно оседая на улицы, обращалась в тоскливый моросящий дождь. Но Бернард Обри, выйдя из здания на Куин-Эннс-гейт,[8] вдыхал влажный воздух с удовольствием, которое чувствовал всякий раз, когда покидал стены того, что считалось его домом и очень редко ощущалось таковым. Эта живописная реликвия георгианского Лондона, построенная в восемнадцатом веке, казалось бы, наилучшим образом отражала эстетический вкус и финансовую состоятельность Обри — одного из самых преуспевающих и влиятельных театральных продюсеров Уэст-Энда. Дом этот, подобно своим соседям, от которых он отличался разве что узором занавесок или сортом расставленных в вазах цветов, излучал успех. Но каждый раз, захлопнув за собой дверь, Обри, словно избавляясь от непрошеного компаньона, смахивал с лица гримасу самодовольства.
Приветливо кивнув статуе, в честь которой и назвали эту улицу, Обри направился к более оживленной и привлекательной Сент-Мартинс-лейн. Обри любил свою работу и занимался ею с усердием, проводя большую часть дня в двух построенных его родителями и доверенных ему театрах, которые он, с непостижимым мастерством балансируя между искусством и финансами, поднял до невообразимых вершин, таких, о которых его отец и мать не могли и мечтать. Театральный бизнес — дело рискованное, и Обри, конечно, не был застрахован от ошибок, но совершал он их немного и нечасто; к тому же Обри обладал талантом предугадывать возможные желания публики и потакать им. В театре он проводил столько же вечеров, сколько актеры, а по воскресеньям, когда из уважения к верующим и их семейным традициям,
