умрет со смеху.
— А мне показалось, что она хорошо сыграла. Правда, Джозефина?
— Совсем неплохо для того, чья нога ни разу в жизни не ступала севернее Кэмдена. Но я думаю, если бы сейчас Лидию пригласили сниматься в кино, она с радостью согласилась бы и на роль фермера. Так что я бы советовала об этом фильме при ней даже не упоминать.
Селия проводила их по коридору до самой гостиной.
— Чувствуйте себя как дома. Сейчас сюда принесут горячее какао.
— К черту горячее какао! — скривившись, сказала Ронни. — После бодрящего шотландского воздуха мне нужно нечто покрепче.
Селия рассмеялась:
— Тогда рассаживайтесь, и я для вас что-нибудь закажу. Всем по стаканчику бренди?
— Замечательно! И спасибо, что предоставили нам комнату для работы. Честно говоря, просто не представляю, что бы мы без вас делали.
— Глупости. Это я должна вас благодарить за то, что вы делаете для клуба, — особенно после случившегося несчастья. Я знаю, что значит нести ответственность за своих работников, а Марджори, судя по всему, была для студии Мотли просто находкой.
— Что верно, то верно, и найти ей замену будет весьма нелегко, — сказала Леттис. — Но мы полны решимости сделать все возможное для успеха гала-представления хотя бы для того, чтобы почтить память Марджори.
Леттис и Ронни уселись в кресла возле окна, а Джозефина задержалась на минуту у двери.
— Я очень расстроена тем, что произошло сегодня, — сказала она Селии. — И чувствую себя виноватой за вашу перепалку с Джеральдин. Вы уже пришли в себя?
— Разумеется, — произнесла та уверенным тоном, хотя на самом деле вовсе не была в этом уверена. — Джозефина, пожалуйста, не думайте больше об этом. Наслаждайтесь компанией своих друзей, а я позднее тоже выпью с вами по рюмочке.
Селия, вернувшись к лестнице, наблюдала, как Люси сосредоточенно поднимается наверх с огромным подносом, уставленным чашками с какао, изо всех сил стараясь не пролить ни капли жидкости себе на ноги. Такого рода сцена в тюрьме, возможно, казалась совершенно обыденной, но в «Клубе Каудрей» выглядела не слишком пристойно. Поднос был тяжелый, нести его было неудобно, и Селия ободряюще улыбнулась Люси.
— Осторожнее, милочка. Смотрите не обожгитесь. — И, подождав, пока Люси оставалось всего несколько ступеней до конца лестницы, она добавила: — Между прочим, я забыла сказать вам: эту маленькую дрянь Марджори убили.
Увидев растерянность и ужас в глазах девушки, Селия поняла, что преимущество теперь явно на ее стороне. Люси потеряла всякую бдительность, а Селия, дотянувшись ногой до края подноса, толкнула его изо всей силы. Ее расчет оказался верным. Люси, потеряв равновесие, упала навзничь на ступени, и горячая жидкость с подноса облила ее с головы до пояса. Какао из опрокинутых чашек залило все вокруг, и сладкая жидкость точно новым слоем кожи облепила лицо и шею Люси, прожигая ей тело и заливая глаза. Девушка, неуклюже приземлившись на площадке лестницы рядом со свалившимся туда же подносом, к ужасу Селии, оставалась в сознании, и тут раздался дикий, нечеловеческий крик, вопль животного, молящего о смерти, пронзительный крик, возвещавший о мучительной физической пытке — пытке, которая прежде раздирала ей только душу.
Минута-другая, и на лестнице соберется толпа. Селия кинулась к девушке и с удивлением и ужасом обнаружила, что, хотя тело ее извивалось в агонии, она все еще сражалась за жизнь. Селия поняла, что у нее осталось всего несколько секунд завершить задуманное, и ее охватила паника. Руки Бэннерман машинально потянулись к покрасневшей и уже покрытой волдырями шее Люси, но она вовремя себя остановила. Все должно выглядеть как несчастный случай. И тогда Селия, чтобы приглушить крики Люси, схватила ее за волосы и со всего маху ударила головой о каменную стену вдоль ступеней. От удара изящные настенные росписи покрылись пятнами какао, но девушка наконец-то замолкла, и Селия, потянувшись проверить ее пульс, вдруг обнаружила, что у нее самой руки обожжены брызгами какао.
Люси все еще была жива, но жизнь в ней едва теплилась, и Селия знала, что не пройдет и нескольких часов, как ожоги сделают свое дело и девушка умрет, так и не придя в сознание. Паника понемногу отступила, мысли прояснились, и Селия, потянувшись к ноге Люси, развязала ей шнурок. Позади нее послышались торопливые шаги из вестибюля и гостиной, и она, уверенная, что любая помощь теперь бесполезна, обернулась и закричала, чтобы немедленно кого-то позвали из колледжа медсестер.
— Что случилось после казни Амелии Сэч? — спросил Пенроуз. — Куда вы уехали?
— Поначалу мы без конца переезжали — Килберн, Стокуэлл, Ист-Энд, — но люди откуда-то узнавали, кто мы такие или по крайней мере кто такой Джейкоб. Похоже, все вокруг знали про этот суд, и над Джейкобом издевались, будто он был во всем виноват. Ему угрожали на улицах, выпихивали его с работы, за какую бы он ни брался. Иногда даже подбрасывали нам в дом детскую одежду и старые газеты. Однажды возвращаемся мы из таверны, а на крыльце у нас тряпичная кукла с петлей на шее. И все из-за того, что эта стерва не ценила, что имела, — ей всего было мало. С годами люди про нас забыли и перекинулись на других несчастных выродков. Жизнь наша стала полегче, но она уже была порченая.
— А какое участие во всем этом деле принимал Джейкоб?
— Никакого, — поспешно ответила Мария. — Он, конечно, знал, что происходит, — не дурак был. Но, как я уже сказала, Джейкоб любил Амелию. Когда он увидел, что не может ее остановить, то просто устранился. Большинство мужчин не спустили бы ей этого, заставили бы делать то, что они велят, поставили бы ее на место, но Джейкоб был не такой. Он всю свою ненависть повернул на себя самого. Иногда я думаю, что Джейкоб и меня-то взял себе в наказание — второсортную замену тому, что он потерял.
— Почему же вы с ним остались?
— А какой у меня, вы думаете, был выбор? Мне было девятнадцать, я была незамужняя и с незаконнорожденным ребенком на руках — из тех дурочек, благодаря которым процветали такие, как Амелия Сэч. А скоро он меня еще и оседлал — наградил целым выводком, чтоб никуда от него не делась.
Нора Эдвардс говорила обо всем этом презрительным тоном, но вдруг неожиданно смягчилась.
— Ничего тут не попишешь — прошли годы, прежде чем я разобралась, что к чему. Пока ты молода, что ты во всем этом понимаешь? Тем, что случилось в Финчли, мы с ним были повязаны, будь то в радости или в печали. — Она горько рассмеялась. — И скорее в болезни, чем в здравии.[18] Я-то думала, что люблю его.
— Поэтому вы и дали такие уничтожающие показания против его жены?
Она бросила на него злобный взгляд, но промолчала.
— И конечно, то, что вы сказали о Джейкобе, относится и к вам, мисс Эдвардс? Вы ведь тоже не были глупы. Вы наверняка знали, каким образом Амелия Сэч зарабатывает деньги.
— За какое же преступление, инспектор, вы собираетесь меня притянуть к суду?
Ее вопрос был, конечно, справедливым, но Пенроуз не сдавался.
— Я не собираюсь притягивать вас к суду, мисс Эдвардс. Я лишь пытаюсь разобраться в том, что тогда произошло, и понять, имеют ли события тех лет отношение к нашему расследованию. Марджори о чем-то узнала, из-за чего ее и убили. Нам рассказали, что сведения эти она получила от своего отца, сама их проверила и убедилась, что они правдивы. Поэтому вполне естественно предположить, что тайна, которая подвергла ее опасности, каким-то образом связана с прошлым вашей семьи, и, по-моему, вы — единственный человек, для которого сейчас важно эту тайну сохранить.
Пенроуз умолк, и мисс Эдвардс дерзко на него уставилась, но не произнесла ни слова.
— Вы говорите, что невиновны, поэтому теперь мне нужно заново рассмотреть все факты, чтобы понять, кто еще мог убить Марджори, дабы тайна не вышла наружу. Дочь Джейкоба Лиззи… Ее ведь взяла на воспитание какая-то чета из Сассекса?
Она пожала плечами:
