Честити сделала глубокий, прерывистый вдох и рассказала им все.
– О Боже, – виновато произнесла Пруденс. – Мне и в голову не могло прийти, что идиотский французский акцент... Мы с Гидеоном часто так дурачимся... со времени суда, когда я впервые воспользовалась им. – Она обеспокоенно смотрела на отражение сестры в зеркале. – Мне так жаль, – беспомощно покаялась она.
– Ты не виновата, Пру, – вздохнула Честити. – Хорошо, что все открылось, просто...
– ...ты любишь его, – закончила Констанс со слегка вопросительной интонацией в голосе.
– Да, – твердо ответила Честити. – И я уверена, что он любит, во всяком случае любил, меня. При легкой интрижке он никогда бы не отреагировал так болезненно. Конечно, он злится, что им манипулировали, и досадует на собственную откровенность, но дело не только в этом... – Она оперлась локтями о стол и спрятала лицо в ладонях. – Как я могла все так запутать?
– Ничего ты не запутала, – старалась убедить ее Констанс. – Просто так сложились обстоятельства.
– Вот именно, – поддержала ее Пруденс. – И теперь нужно решить, что мы можем сделать, чтобы распутать этот клубок.
– Ничего, – поморщилась Честити. – Абсолютно ничего.
Глава 17
Дуглас подбросил угля в огонь, но его было недостаточно, чтобы согреть приемную в больнице Святой Марии. Снаружи завывал ветер, и сквозняки уносили даже то скудное тепло, которое давал очаг. Утром он зафиксировал несколько случаев обморожения. Многие из его пациентов явились босиком, обмотав ноги тряпками и старыми газетами. В кабинете слишком холодно, чтобы осматривать больных. Он отчаянно нуждался в лучшем помещении, но, даже если бы в таком районе нашлось что-нибудь подходящее, лучшее помещение предполагало более высокую арендную плату.
Итак, он вернулся примерно к тому же, с чего начал, если не хуже, мрачно подытожил Дуглас. Он приехал в Лондон с четким планом действий: богатая жена, солидная практика и процветающая клиника для бедных. Но теперь первые два элемента плана внушали ему стойкое отвращение. Он по-прежнему хотел последнего, хотел с той же страстью и одержимостью, что и раньше, но не представлял, как добиться цели. Брак по расчету больше не казался ему идеальным решением проблемы, цивилизованным союзом, который удовлетворил бы обе стороны. Как выяснилось, он не способен на подобный компромисс. И никогда не согласится на меньшее, чем то, что он испытал с Честити Дункан.
Дуглас вдруг осознал, что все еще сидит на корточках перед очагом с пустым совком в руке. В комнате стояла промозглая сырость, пробиравшая до костей и, казалось, проникавшая в душу. Он медленно выпрямился. Пожалуй, пришло время отказаться от планов завоевания Лондона и вернуться домой. Там по крайней мере он сможет приносить пользу людям, работая в своей клинике. Конечно, она и так процветает, но работа всегда найдется. Можно охватить другие районы или открыть дополнительные отделения.
Но возвращение значило бы, что он смирился с неудачей, а Дуглас никогда не бегал от трудностей. Это противоречило его натуре. К тому же на самом деле он пытается убежать не столько от трудностей, сколько от Честити, от ощущения личного краха, который она олицетворяла собой. Стоило ему вспомнить о той встрече в Национальной галерее, как его бросало в жар от стыда и презрения к самому себе. Он будто слышал собственные слова, бесчувственные и расчетливые: «От жены мне требуется лишь одно – чтобы она была богата».
Неудивительно, что Честити даже не пыталась скрыть своего презрения. Тогда его взбесило поведение какой-то особы в шляпе с вуалью, представляющей брачное агентство, которая считает себя вправе судить о неизвестной для нее ситуации. В своей гордыне он полагал, что не обязан отчитываться перед теми, кого нанял и кому готов платить за услуги. Но может, если бы он объяснился с Честити, она ответила бы ему тем же? Дуглас вспомнил о неоправданных, как ему казалось, стараниях сестер довести до его сведения, что в семье нет денег, и стыд с новой силой захлестнул его. Неужели они решили, что он заинтересовался Честити из-за денег и аристократического происхождения? Даже думать о подобном было невыносимо.
Дуглас снял пальто с крючка у двери и оглянулся на огонь, надеясь, что он продержится еще несколько часов на тот случай, если какому-нибудь бедняге понадобится убежище, пусть даже такое убогое, в холодный январский вечер. Затем погасил газовые лампы и вышел на промерзшую улицу. Пора перевоплощаться в его другую ипостась! На Харли-стрит его ждет встреча с некоей леди Сидни, беременной дамой, решившей обратиться к нему по совету сестры лорда Бригема.
Дуглас уже несколько дней не посещал свою приемную на Харли-стрит. Город пустовал, и пациентов немного, но с началом сезона ситуация могла резко измениться. Свернув на Харли-стрит, он увидел у дверей здания, где находилась его приемная, длинную крытую повозку, запряженную парой тяжеловесов. Лошади встряхивали головами, выдыхая в морозный воздух клубы пара. Из дома вышли двое дюжих мужчин в фартуках, сгибавшихся под тяжестью массивного письменного стола. Его стола! Дуглас изумленно наблюдал, как они погрузили стол в повозку и вернулись в дом. Следом появились еще двое мужчин, тащивших кожаные кресла – старые потрескавшиеся кресла из его приемной. Избавившись от своего груза, свалив его
Что за черт? Неужели его выселяют? Нет, не может быть, он заключил аренду на год. Подписал договор и заплатил вперед. Дуглас перешел на бег. Добравшись до фургона, он заглянул внутрь и недоверчиво уставился на груду вещей, еще недавно составлявших обстановку его приемной. В замешательстве он повернулся к дверям дома, из которых вышел его коллега, занимавший первый этаж.
– Доброе утро, доктор Фаррел. – Доктор Талгарт поднес к глазам пенсне, висевшее на золотой цепочке, и дружелюбно посмотрел на Дугласа. – Меняете обстановку? Приятно видеть, когда твои соседи занимаются улучшениями, придающими зданию респектабельность.
Дуглас вбежал в холл, чуть не столкнувшись с мужчиной, тащившим массивное полотно, написанное маслом. Оно висело между окнами в комнате для ожидания и изображало исключительно мрачную охотничью сцену. Перескакивая через две ступеньки, Дуглас ворвался в свою приемную с настежь распахнутой дверью. Комната не имела ничего общего с комнатой, которую он оставил двумя днями раньше. В ней ярко пылал камин.
В дверях кабинета появилась Лаура.
– О, дотторе, я надеялась, что успею закончить до вашего возвращения. – Лаура держала в руках позолоченную лампу с темно-красным абажуром. – Вот только поставлю ее сюда...
Она водрузила лампу на золоченый столик рядом с обитым набивным ситцем диваном и повернулась к
