темнеющей вдали скалы. Интересно, он собирается снять все? Напрягшись, Авриль приготовилась убежать, если он примется за штаны.
— Вы не поможете мне, миледи?
— Что?! — выдавила Авриль.
Она слышала, как он шарит рукой в мешке. Через несколько мгновений что-то тяжелое шмякнулось рядом с ней па песок.
Плоская сковорода.
— Разожгите огонь и раскалите ее к моему возвращению, — попросил он и пошел к воде.
Авриль подняла сковороду, испытывая искушение швырнуть ее ему вслед за его глупый розыгрыш. А он все же остался в штанах, отметила она. Слава всем святым!
Глядя на его высокую широкоплечую фигуру, удаляющуюся в неверном свете луны, Авриль подумала, что разводить костер нет необходимости.
Сковорода раскалилась от прикосновения ее пылающей ладони.
Глава 10
Даже плавание в холодной ночной воде не смогло остудить его кровь.
Хок наблюдал за тем, как отблески костра ласкают кожу его жены и еще глубже обозначают ложбинку между грудями. Сидя рядом с Авриль у потрескивающего костра, он почти не прикасался к моллюскам, лежавшим на деревянной дощечке. Хотя ледяная морская вода все еще стекала с его волос и отросшей щетины на щеках, Хок ощущал болезненный жар внизу живота, где облегающие тело штаны вздулись от непроизвольно восстающей плоти.
Именно так и представлял он эту женщину в своих мечтах.
Неся сторожевую службу, он почти не спал, мучимый лихорадочными видениями. Авриль представала в них такой, какой была сейчас, — с томным, полусонным взглядом, спутавшимися со сна волосами, одетая лишь в тонкую полупрозрачную рубашку, достаточно открытую, чтобы соблазнительно приковывать взгляд к тайнам женского тела.
Ткань была столь невесома, что он мог сорвать ее с плеч Авриль одним легким движением пальцев.
Ему стало трудно дышать. Ток крови по венам казался горячим и вязким. В его видениях она не сидела на морском берегу, поедая моллюсков, полуприкрытая плотным плащом.
Нет, она лежала в постели, чуть разомкнув губы в ожидании его поцелуя, крепко обняв его руками, призывно шепча слова любви и желания. А он прижимал ее всей тяжестью своего тела, готовый слиться с ней, глубоко войти внутрь ее и чувствовать ее бедра, ее жар, ее влагу…
Внезапный треск прогоревшей головешки вернул его к действительности. Сердце глухо бухнуло в груди. Он оторвал взгляд от Авриль. Его нервировало то, что эти видения с такой силой туманили ему голову. О всемогущий Один, уезжая два дня назад, Хок надеялся восстановить душевное равновесие и по возвращении спокойно и рационально воспринимать ее присутствие в его жизни.
Вместо этого новая жена вызывала в нем полное смятение чувств и все сильнее завладевала его мыслями.
И, словно этого было недостаточно, она, похоже, была совершенно глуха к его страданиям.
Вот сейчас, например, не обращая на пего никакого внимания, сидит, уставившись па плоский камень, который служит ей тарелкой, и его ножом вскрывает панцирь лобстера.
— Как бы там ни было, — в его голосе сквозило нетерпение от голода совсем иного рода, — милости прошу, угощайтесь моим ужином.
— Вы совсем мало едите. — Она переломила пополам клешню и высосала дымящееся мясо.
Дар речи покинул его, когда он увидел, как она, запрокинув голову, подносит к губам лакомый кусочек, как сок стекает по ее пальцам па мягкий розовый язык, как она всасывает нежную мякоть лобстера. Вырвавшийся у неё вздох удовольствия и благодарности поднял пульсирующую волну желания во всем его теле.
Как печально, подумал он, что она не может вонзить нож ему в сердце и избавить от мучений.
Авриль между тем продолжала есть и, судя по ее безмятежному виду, не догадывалась о его плачевном состоянии.
— Не вижу причины отказываться от всего этого. Я уже сто лет не…
— …похищали еды из-под носа у мужчины?
Довольная улыбка тронула ее губы.
— …не наслаждалась свежими дарами моря. На материке их почти невозможно найти. — Голос ее звучал теперь почти мечтательно. — Когда девочкой я жила в Бретани, мои родители обожали вот так, на берегу, лакомиться ими. До того, как моя мать заболела.
Улыбка погасла на ее лице, она продолжала есть молча.
Хок возил но дощечке клешню краба, отгоняя любопытство, словно докучливую муху. Он не станет спрашивать, что случилось с ее матерью, — незачем ему знать о ее прошлом, ее семье, доме, о той жизни, от которой он навсегда оторвал ее. Он и так уже знает больше, чем хотел бы. Вглядываясь в ее бледные щеки, в тени, залегшие под глазами, обрамленными пушистыми ресницами, он понимал, что в ней что-то изменилось, но не мог понять что. Она мало говорила, избегала его взгляда… хотя оставалась рядом. Словно любопытный воробышек, рискующий подскакать достаточно близко, чтобы украсть несколько крошек.
Интересно, если он сделает движение навстречу, «воробышек» улетит?
Размышляя так, Хок поднес клешню краба ко рту и впился в нее зубами. Быть может, сегодня она выглядит иначе просто потому, что, в сущности, он впервые видит ее сидящей спокойно? Та Авриль, к которой он уже начал привыкать, представляла собой постоянно находящийся в движении сгусток противоречивых чувств, непрерывно меняющихся и провоцирующих его.
А вот такой он еще ее не видел — тихой, спокойной, почти…
Нет, не робкой. Это слово к ней никак не подходило. Но была какая-то особая прелесть в том, как она сидела, с удовольствием поедая лобстера. Волосы в полном беспорядке, сонно полуопущенные ресницы прикрывают изумрудные глаза, из-под подола смявшейся ночной сорочки выглядывают пальцы босых ног. Ее хотелось взять на руки и отнести в постель.
Хок отвернулся, чтобы не дать снова смутить себя нежданным и незваным чувствам, более теплым и нежным, чем желание, воспламеняющее его чресла.
Боги милостивые, она так молода! Настолько моложе его. И она ни о чем еще не догадывается.
Раздавив в ладони панцирь краба, Хок в раздражении отбросил его в сторону. Вид этой женщины, милой и беззащитной, лишний раз напомнил ему, сколь слабое существо его возлюбленная жена-чужеземка… Сколь не похожа она на него.
Сколь хрупка.
Ее вид живо напомнил ему о страхе, который он испытал накануне и который заставил его вернуться домой раньше срока. Когда он обнаружил, что Торолфа нет в его убежище на восточном берегу.
Место казалось безлюдным. Покинутым. Обиженный Торолф мог, конечно, просто спрятаться где-нибудь и дуться там на весь белый свет, но он был слишком мстителен, чтобы не попытаться отыграться на тех, кого считал виновными в понесенном им наказании, назначенном старейшинами.
В том числе и на Авриль.
В какой-то миг там, на пороге опустевшего жилища Торолфа, Хока пронзил ледяной ужас — он испугался не за свой народ, не за своего друга Келдана, а за жену, которую оставил одну, без защиты.
Хок бежал весь день, не обращая внимания на дождь, не останавливаясь даже поесть, задержался ненадолго лишь у дома Келдана, чтобы предупредить его об опасности. А когда наконец добрался до собственного дома, Авриль там не оказалось.
Хок запустил пальцы в густую шевелюру и постарался прогнать воспоминание, не желая еще раз переживать ужас, поразивший его в тот момент. А равно и благодарное облегчение, которое почувствовал, обнаружив ее живой и невредимой. Он не должен допускать, чтобы из-за нее его сердце испытывало такое волнение.
Муки и отчаяние, напомнил он себе. Она в конце концов принесет тебе лишь муки и отчаяние.
Закончив трапезу, Авриль довольно вздохнула, и Хок отметил, что невольно выполнил один из
