времени или формирование характера, но вы произвели на меня впечатление человека, который занимает главенствующее положение в своем кругу и чувствует себя в этом положении вполне на месте. В вас чувствуется уверенность в себе, которой не было прежде. Я не помню, чтобы вы были таким… право, не знаю, как это определить словами… — Она с минуту подумала. — Удовлетворенным, быть может? Он кивнул:
— Может быть. Я достиг многого из того, что намеревался сделать, реабилитировал свое прошлое, вернее, прошлое моей семьи, и, если хотите, пребываю в мире.
— Как это хорошо для вас, — тихо проговорила она, отходя от него.
— А вы пребываете в мире?
— Что за странный вопрос.
— Ничуть. Но если вы не хотите отвечать, я могу, разумеется…
— Я довольна своей жизнью. — Слова ее прозвучали размеренно, словно она открывала каждое из них для себя в тот момент, когда оно слетало с языка. — Быть может, не всякий поверит, что женщина, оставшаяся с двумя детьми после семи лет замужества…
— Да нет же, вовсе нет! Элизабет повернулась к нему:
— Но должна признаться, что теперь я очень дорожу своей независимостью и своей свободой.
— И возмущаетесь мною за то, что я лишаю вас этих преимуществ.
Это прозвучало скорее как утверждение, а не вопрос.
Ее брови взлетели вверх:
— А вы бы не возмущались, оказавшись в подобном положении?
— Без сомнения, возмущался бы. — Он усмехнулся. — И вероятно, вел бы себя точь-в-точь как вы сейчас.
— То есть?
— Обдумывал бы план бегства.
Она с минуту молча смотрела на него, потом вдруг расхохоталась.
— Отлично, сэр Николас, какая проницательность. Но у меня уже есть наготове план бегства, как вы это называете. — Она круговыми движениями поболтала бренди в стаканчике. — Судя по словам моего брата, моими финансами не будете управлять ни вы, ни он, если я выйду замуж за кого- нибудь… — Тут в глазах у нее вспыхнули искорки веселого лукавства. — Подходящего.
— Это крайняя мера, если учесть, что у вас есть возможность полностью избавиться от меня в Рождество.
— Совершенно верно, тем более что я не хочу выходить замуж еще раз.
— Почему бы нет? — Он постарался придать своему тону максимальную беззаботность. — Как я понял, вы с Чарлзом были счастливы вместе.
— Да, были, — произнесла она, пожалуй, чересчур поспешно.
Она пытается убедить его? Или самое себя?
Ник вдруг подумал: а что, если Джонатон ошибается и Элизабет на самом деле знала о неверности мужа? Дядя прав: никто не может знать, что на самом деле происходит в скрытом от постороннего глаза уединении семейной жизни.
— Совершенно счастливы, — сказала Элизабет, и в глазах у нее теперь был откровенный вызов. — И тем не менее я не ищу себе мужа.
— Почему? — снова спросил он, нахмурившись. Тон ее ответа был подчеркнуто беззаботным, однако она тщательно выбирала слова:
— У меня был муж, я знаю, что такое жизнь в браке. Каким бы совершенным ни было мое замужество, я не вижу необходимости повторить опыт.
— Понятно.
— Вам понятно? — Элизабет вскинула голову, и глаза у нее загорелись. — Мне нравится свобода, доступная вдове, сэр Николас. Мне нравится возможность заниматься чем я хочу и с кем хочу. Вы можете контролировать мои финансы временно или постоянно, но не в ваших силах контролировать мою жизнь.
— Я вовсе не хочу делать это.
— Чего же вы желаете, сэр Николас? Чего вы хотите от меня?
Ее вопрос как бы повис в воздухе между ними.
«Я хочу тебя. Хочу, чтобы мы жили вместе. Я хочу спать с тобой в одной постели до конца моих дней. Хочу, чтобы ты навсегда поселилась в моем сердце».
Николас вздохнул. Сейчас не время говорить ей о том, что с годами для него ничего не изменилось. Что он лгал, когда оттолкнул ее от себя тогда, десять лет назад. Что в ту минуту, когда он увидел ее снова, он понял, какую огромную, самую большую ошибку в жизни совершил, утратив — нет, отказавшись от нее.
Он поставил стаканчик на столик и постарался заговорить весело и непринужденно:
— Для начала я хотел бы, чтобы вы называли меня просто Николас.
Она покачала головой:
— Это совершенно неприемлемо.
— Почему? — Самообладание ему изменило. Он подошел к Элизабет ближе. — Пропади оно пропадом, Элизабет, почему вы не можете называть меня по имени?
— Вам это не нравится? — прищурив глаза, спросила она.
— Да, и даже очень не нравится.
— Прекрасно. — Она изобразила самую сладкую улыбочку. — Называть вас просто по имени было бы в высшей степени неприлично и намекало бы на отношения, которых между нами не существует.
Он процедил сквозь стиснутые зубы:
— Но вы обычно называли меня по имени.
— Тогда мне было девятнадцать лет, и я была до крайности глупа.
— Что-то я не помню такого вашего качества, как глупость.
— Память избирательна, сэр Николас. Я хорошо помню, что была достаточно глупа, чтобы думать… то есть чувствовать… — Она досадливо махнула рукой. — Это не имеет никакого значения.
— А я полагаю, что имеет. Он придвинулся ближе.
— Вы заблуждаетесь.
Сейчас она находилась на расстоянии вытянутой руки от него. Что она сделает, если он заключит ее в объятия?
— Все, что происходит между нами, чрезвычайно важно.
— Когда-то, может, и было важно, однако не теперь. Теперь это всего лишь мгновение из давно забытого прошлого.
— Вы забыли?
Что, если бы он прижался губами к ее губам и поцеловал со страстью, сдерживаемой вот уже десять лет?
— Да, — отрезала она, но не отступила ни на шаг.
— Все? — спросил он, глядя на ее губы, полные, упругие и неотразимые. — Абсолютно все?
— Тогда не произошло ничего значительного, что оказалось забытым, и ничего достаточно важного, что стоило бы помнить, — решительно и твердо возразила она. — Вы стоите чересчур близко ко мне, сэр Николас.
— Я стою недостаточно близко.
— Вы намереваетесь поцеловать меня?
— Я и сам не знаю, каковы мои намерения, Элизабет. Ее аромат обволакивал Николаса; слегка пряный, он, видимо, поэтому напоминал о Рождестве.
— Леди Лэнгли, с вашего позволения, — сказала она, но Николасу показалось, что она слегка наклонилась в его сторону.
— Вы помните наш последний поцелуй? Элизабет сдвинула брови:
— Разве мы с вами целовались?
— Раз или два.
— Вы, должно быть, с кем-то меня путаете. Я не помню, чтобы целовала вас, — заявила Элизабет, но Николас видел по глазам, что она лжет.
— Вы не помните, как ваши губы соприкоснулись с моими? Не помните, как ваше дыхание смешалось с моим?
—Нет.
Голос ее был тверд, однако она нервно облизнула губы, словно бы внезапно пересохшие от его слов.
— Не помните, как я обнял вас? — Он заметил, как бурно вздымается ее грудь от участившегося дыхания. — Как вы прильнули ко мне всем телом так, будто мы созданы друг для друга?
—Нет.
Она не отводила взгляда от Николаса, и он видел, что зеленые глаза Элизабет затуманены воспоминаниями, которые она могла отрицать, но не в состоянии была убить.
— И не помните, как нас обоих охватило желание с такой силой, что мы оба едва могли дышать?
Точно с такой же силой, опасной, возбуждающей и неотразимой, оно охватило их и теперь — охватило обоих, Николас чувствовал это.
— Нет, — произнесла она чуть слышно.
— А я помню, Элизабет. — Он собрал в кулак всю свою волю, чтобы не поддаться импульсу и не заключить Элизабет в объятия. — Я помню все.
— Вот и прекрасно, а я нет, потому что и помнить особо нечего. И предупреждаю вас, если вы вздумаете поцеловать меня сейчас, то я…
— Вы ответите на мой поцелуй.
— Более чем уверена, что нет.
— Очень и очень жаль. У меня в памяти сохранился ваш ответный поцелуй. Вы прильнули ко мне, словно к источнику жизни. Вы…
— Прекратите немедленно! — Судорожно дыша, она отступила на шаг и ухватилась за спинку кресла, словно ей нужна была надежная опора, чтобы устоять на ногах. — Чего ради вы все это проделываете со мной?
Николас по мере сил призвал себя к сдержанности и проговорил как можно спокойнее:
— Что такое я проделываю?
Вы отлично знаете что. Вы принуждаете меня вспоминать о том, о чем и помнить-то не стоило. О том, что существует… — Тут она сокрушенно покачала головой. — …только в вашем воображении.
— У меня не столь уж богатое воображение.
Николас подошел к столику, взял свой стакан, стараясь не обращать внимания на то, что рука у него слегка дрожит, и допил бренди.
— Я знаю, что причинил вам когда-то боль, и прошу у вас прощения за это.
Резким движением Элизабет повернулась к нему:
— Вам не кажется, что ваши извинения несколько запоздали?
— Вероятно. — Он снова налил себе бренди. — Но у меня ,были причины поступить так, как я поступил.
— Да, я понимаю. Позвольте, как это… — Она прищурилась, делая вид, что припоминает. — Ах да, вы сказали, что мои деньги и мои семейные связи соблазнительны, но что сама я, на ваш взгляд, чересчур легкомысленна. И добавили, что я забавна. Даже чересчур забавна. Кажется, так.
— Я вижу, что это вы помните.
— Неясно!
— Для меня это звучит совершенно по-особому.
— А мне по- особому запомнилось, что я была очень молода, очень глупа и сильно увлечена мыслью о жизни, полной приключений, которую вы намеревались вести. И… и… набросилась с этим на вас в самой абсурдной и
