Жизнь прекрасна.
Игра кончилась, но он не открывал глаз. За его спиной было огромное, темное, полное отзвуков помещение библиотеки, а он сидел у огня в мягком кресле с подголовником, обхватив пальцами бокал с бренди, и ножка бокала посверкивала в его ладони.
— Как ваша головная боль? — спросила Белинда; в темной комнате, огромной и пустой, голос ее звучал нежно и интимно.
— Жива и процветает, — пробормотал он, не двигаясь и не открывая глаз. — Вы играете вполне сносно, мисс Гамильтон.
Он услышал, как она тихонько вздохнула:
— Нашим душам нужна музыка, Роберт, как телам — прикосновения.
Он почувствовал, как она осторожно взяла бокал у него из рук, но ничего не сказал. Она развела в стороны его вытянутые ноги и встала между ними, потом наклонилась, чтобы развязать галстук. Он медленно открыл глаза и посмотрел на нее.
— Господи, что выделаете, мисс Гамильтон? — поинтересовался он с любопытством.
— Устраиваю вас поудобней.
— А-а… — Он снова закрыл глаза, наслаждаясь необыкновенным ощущением, когда ее изящные пальцы развязали аккуратный узел его накрахмаленного галстука, — и вот она уже стащила галстук с его шеи.
Она нежно погладила его по щеке, потом расстегнула верхние пуговицы его жестко накрахмаленной белой рубашки.
— Лучше? — спросила она, медленно проведя рукой по его груди.
Он издал звук, значения которого и сам не понял. Сердце у него сильно билось, глаза были закрыты.
Положив руку ему на плечо, она осторожно обошла вокруг кресла и встала сзади; он, как животное, чувствовал ее присутствие. Его тело пронзила дрожь, когда ее пальцы пробежали по его волосам.
— Господи, что это выделаете, мисс Гамильтон? — снова задал он тот же вопрос.
— Убираю вашу головную боль, дорогой. Расслабьтесь.
Охваченный вожделением, он подчинился, а она ласково гладила его по волосам. Неужели эта девчонка не понимает, как она его искушает?
— Где у вас болит? — прошептала она. — Здесь?
— М-м… — согласился он, когда она прижала большие пальцы к двум точкам в основании черепа. Бел принялась массировать напряженные шейные мускулы до тех пор, пока они постепенно не расслабились.
— Белинда, — наконец проговорил он осторожно, стараясь, чтобы голос его звучал любезно — он боялся, что одного неудачного слова окажется достаточно, чтобы она перестала дарить ему это немыслимое наслаждение, — все эти разговоры сегодня в тюрьме насчет Парижа и того, что вы преподавали в пансионе, — это правда?
Она опустила руки.
— Роберт, дражайший мой, — с легкой насмешкой в голосе пожурила она его, — почему вы считаете, что наше соглашение дает вам право интересоваться подробностями моего прошлого?
— Но ведь речь идет о моей сестре…
— Ну так не бойтесь, я не испортила вашу сестру. Леди Джасинда невредима. Хотя должна заметить, что эта девица склонна к опрометчивым поступкам; смею предположить, как ей не хватает руководящей материнской руки. — Вы уклоняетесь от ответа. — Ну ладно, если хотите знать — некоторое время я преподавала французский, музыку, историю и манеры в пансионе миссис Холл». Это была моя последняя приличная работа перед…
Хоук закрыл глаза и почесал бровь, окончательно запутавшись. Одно дело — когда тебя гладит по голове куртизанка, и совсем другое — когда это делает учительница из пансиона.
— Долф сделал так, что меня уволили, — продолжала она. — Он приходил каждый день в течение месяца, пытаясь увидеться со мной, и в конце концов убедил начальницу, что он мой любовник, то есть что я не целомудренна и не респектабельна и плохо влияю на девиц. Миссис Холл решила, что я представляю собой угрозу для учащихся-, что мое «поведение» повредит нравственному облику учениц, и меня уволили.
— А вы не сказали ей, что Долф лжет?
— Конечно, сказала. Но ведь вы знаете, какой занудой бывает миссис Холл, если вы имели с ней дело. Она беспокоилась из-за престижа своего заведения, и я не хотела, чтобы на репутацию моих учениц легло хотя бы пятнышко еще до того, как они начнут выезжать в свет. Ради них я и отказалась от этой работы — впрочем, без особого сожаления.
— И что же вы сделали?
— Отправилась к Харриет, а потом — к вам.
— А-а… — сказал он, ощутив по легкому изменению ее тона, что ступил на опасную почву.
— А теперь, ваша светлость, не будете ли вы так добры замолчать и наслаждаться массажем? Или мне прекратить его?
Он откинул голову и печально улыбнулся:
— Я не скажу больше ни слова.
Она распоряжалась его телом, которое было точно глина в ее руках. Закрыв глаза, он воображал, что ему хотелось бы с ней сделать. А она осторожно гладила его виски, потом ее пальцы легко пробежали по его лбу и, найдя маленькие впадинки под бровями, нажали на точки, которые теперь тупо и слабо пульсировали.
Потом она остановилась — ровно настолько, чтобы по телу его пробежало как вспышка разочарование из-за того, что она перестала с ним возиться. Он ждал. Мягко проведя костяшками пальцев по обеим сторонам его лица и шеи, она наклонилась над ним и расстегнула еще несколько пуговиц на его рубашке. Потом нежные руки скользнули под рубашку и принялись гладить его голую грудь, изучая и согревая ее.
Потом она поцеловала его в ухо, слегка потеребила языком мочку… и он, испустив тихий стон благодарности, расставил ноги, потому что она обхватила рукой его плоть поверх черных панталон и начала гладить ее.
Возможно, она хотела проверить, станет ли он возражать, но возражать он не мог: он был околдован.
Грудь его вздымалась; он был в нерешительности. Она расстегнула на нем панталоны, и рука ее скользнула внутрь.
— Ах, Роберт! — шепнула она одобрительно, обхватив его гладкий и твердый ствол и нежно лаская его кончиками пальцев.
Он нашел ее губы и поцеловал, дрожа от желания, а она все гладила и гладила его. И вдруг отпустила. И поцелуй прервала. И тогда он открыл глаза, туманные и мерцающие, и посмотрел на нее, потрясенный и огорченный. Не может же она бросить его вот так! Он заплатит, сколько она захочет.
Но она его не бросила, увидел он, испытывая бесстыдную радость, — она просто встала перед ним. Он смотрел на нее, вожделея, удивляясь, понимая, что все-это уже не раз грезилось ему во сне. Она выдержала его взгляд, ее красивое лицо было соблазнительно и холодно, в глазах плескалось желание.
Положив руки на его бедра, она медленно опустилась на колени между его ногами. Он ждал, затаив дыхание; никогда в жизни он не испытывал такого возбуждения. Точно некая прекрасная язычница, исполняющая обряд поклонения божеству, она провела руками по его обнаженной груди, одновременно целуя ее.
Хоук не верил своей удаче. Этого он не просил, этого не покупал; она не обязана это делать, и это означало одно: ей не нужны его деньги — ей нужен он сам.
И тут его изумление сменилось восторгом, потому что губы ее, целуя, скользнули вниз. Она легко и дразняще прошлась языком вокруг его пупка, потом медленно, соблазнительно обхватила губами верхушку его возбужденной плоти. Откинув голову на спинку кресла, он застонал от восхищения и коснулся ее шелковистых волос. Она целовала нежно, ее жаркие легкие руки страстно гладили его.
