всякий раз, когда она попадет в затруднительное положение, Хоуксклиф с его миллионами непременно ее спасет.
И последнее — пожалуй, самое серьезное. Если старик Гамильтон узнает об истинной профессии дочери, он, чего доброго, разыграет роль разгневанного папаши и уведет ее от Хоука. И тогда он с яростью отбросил мысль вызволить Альфреда из тюрьмы. Никто не отберет у него эту девушку.
— Все в порядке, ваша светлость, — сказал камердинер, в последний раз поправив узел из белого шелка, а потом лукаво добавил: — Это обратит на себя ее внимание.
Хоук поднял брови.
Ноулз вежливо поклонился:
— Желаю вам хорошо провести вечер, сэр.
— Благодарю, Ноулз. Вид у меня довольно щегольской, не так ли? — добавил он с усмешкой, выходя из своих апартаментов, и спустился вниз, чтобы подождать Белинду.
Спускаясь по плавно изгибающейся лестнице, Хоук услышал весьма странный звук, хорошо ему знакомый, но не слышанный более десяти лет: детский смех. И к тому же довольно озорной смех. Что за черт?!
Оглядев мраморный вестибюль, он остановился и даже прищурился, решив, что глаза его обманывают. Там, под канделябром, двое мальчишек рассматривали старинные парадные доспехи, которые подарил его предку Генрих VIII. Грязноватыми пальцами они тыкали в драгоценные камни и поглаживали тупое лезвие палаша.
— Ух ты!
— Смотри, а им и убить можно!
Хоук кашлянул.
Ребята испуганно вскрикнули и обернулись, столкнувшись друг с другом; Хоук принял надменный вид, сжал руки за спиной и спустился вниз, с неудовольствием глядя на мальчиков. Наверное, родственники кого-то из слуг, решил он.
— Эй, джентльмены, это нельзя трогать. Это очень старые доспехи. И что вы делаете в господских покоях?
Они не ответили и только смотрели на него с ужасом. Когда он остановился перед ними, глаза их широко распахнулись.
Он хмуро оглядел доспехи.
— Вы все залапали. Теперь придется начищать их заново.
— Извините нас, — сказал тот, что выше ростом, внезапно расхрабрившись.
— Вы чьи?
Они посовещались шепотом, и Хоук подумал, что они чем-то похожи на близнецов, его средних братьев, Люсьена и Демьена. В детстве у этих двоих был собственный язык, и до сих пор они, казалось, умели читать мысли друг друга.
— Джентльмены, я задал вам вопрос.
— Это вы о чем? — спросил тот, что повыше, почесывая голову.
— Кто ваша матушка и где она?
Они пожали плечами. Хоук нахмурился.
Тот, что повыше, кажется, совсем осмелел и расправил плечи.
— Это ваше? — Он кивнул на доспехи.
— Да.
— И что, вы их надеваете?
Хоук удивленно улыбнулся:
— Нет.
— А почему?
— Как-то, знаешь ли, ни к чему. И потом, я слишком высокий.
— А можно мне попробовать?
— Нет. Ты слишком маленький. Дети, как вы попали в мой дом?
— Нас привезла мисс Бел, — пискнул младший.
— Мисс Гамильтон?
Старший проницательно посмотрел на него.
— Вы ее дружок, да?
Хоук озадаченно посмотрел на него.
— Откуда вы знаете мисс Гамильтон?
— Она нам апельсины давала.
— Что?
— Апельсины, — повторил старший, вытаращив глаза на слегка шепелявящего младшего брата. — Она нам апельсины давала, когда торговала ими из корзинки.
— А теперь у нас больше нет апельсинов, — протянул младший с огорченным видом.
Бел спускалась по мраморной лестнице. К вечеру в честь Блюхера она была одета в прозрачное платье-тунику жемчужного цвета, на голове красовался украшенный перьями тюрбан; на запястье, затянутом в перчатку, висел вышитый жемчужинками ридикюль. Она что-то напевала. Но на середине лестницы она услышала разговор Роберта с детьми.
И похолодела.
Одной рукой Бел схватилась за перила, а другую прижала к груди, чувствуя, как от ужаса там образовался комок, — она услышала, как Томми выдал ту самую унизительную часть ее прошлого, о которой она не рассказала бы своему покровителю и через тысячу лет.
Роберт стоял перед детьми, спиной к ней.
— Торговала апельсинами? — повторил он удивленно. В глазах светского человека уличная торговка в тысячу раз презреннее, чем куртизанка.
От унижения Бел зажмурилась, потом снова открыла глаза и уставилась на эту немыслимую троицу, чувствуя, что попала в ловушку. Но она не успела убежать, потому что Эндрю увидел ее и глаза его просияли.
— Мисс Бел!
Забыв о Роберте, они бросились к ней вверх по лестнице. Томми обхватил ее за ноги, а Эндрю схватил за руку и потянул вниз, чтобы показать доспехи; оба мальчугана взволнованно верещали.
Роберт скрестил руки на груди и смотрел на нее с непроницаемым видом.
Заметив этот взгляд, Бел чуть не вскрикнула от отчаяния. Как раз тогда, когда все, кажется, пошло в ее жизни хорошо, когда Роберт начал относиться к ней как к достойной себя женщине, ему пришлось узнать, что его утонченная, как он считал, любовница — бывшая торговка апельсинами! Проклятие! Как несправедливо!
А дети все тянули ее к доспехам.
— Томми, ты уронишь меня с лестницы. Пусти! — Она попыталась высвободиться из детских рук и тут обнаружила отпечатки грязных пальцев на новом роскошном платье. Это оказалось последней каплей. — Проклятие! — крикнула она, перекрывая их легкомысленный смех. — Да вы знаете, во что мне обошлось это платье? А вы его испортили! Теперь мне нужно возвращаться наверх и переодеваться, и мы опоздаем на вечер, и мне вообще не хочется туда идти!
— Мальчики! — прикрикнул на них Роберт. — Сядьте. Вот здесь. — И, щелкнув пальцами, он указал на нижнюю ступеньку.
Они отпустили Бел и послушно сели, не сводя с него глаз. Потом тревожно взглянули на Бел.
— Мы не нарочно, мисс Бел…
— Да знаю, знаю, — проговорила она, смягчившись, уже чувствуя свою вину — неизбежное последствие бурной вспышки. — Ничего страшного, Томми. Простите, что я на вас накричала. — Ей хотелось провалиться сквозь землю.
Покраснев, она заставила себя посмотреть на Роберта, страшась увидеть в его взгляде высокомерное отвращение. Но когда она все же осмелилась взглянуть на него, то увидела на его лице только терпение.
