притворным сожалением. — Возможно, если вы опустите свою наглую рожу в лужу, кровотечение остановится.
И затем, тоже с улыбкой, она неспешно направилась к другому разбойнику, который все еще стоял под прицелом Блэкхита. Видя ее хищную походку, мужчина застыл в напряжении.
— Теперь можете освободить его для меня, — проворковала Эва.
Блэкхит так и сделал. И Эва, вооруженная уже двумя пистолетами, подошла к разбойнику и ударила его рукоятью под подбородок. С удовлетворением посмотрела, как он без сознания рухнул в подмерзшую грязь у ее ног.
Она с улыбкой перешагнула через его неподвижное тело, влезла в карету, села на подушки, опустила окно и резко стукнула в потолок:
— Трогай, Роберте.
А потом она взглянула на Блэкхита — в его черных, опасно спокойных глазах горел такой неутолимый голод, что улыбка тут же застыла на губах Эвы.
В смущении она тряхнула волосами.
— Ну что, Блэкхит, как вам?
— Очень… — он не спускал с нее глаз, — впечатляет.
Люсьен был более чем впечатлен. Только что увиденное им привело его в такое возбуждение, что он не смел даже шелохнуться из страха утратить контроль над собой и повалить ее прямо на пол кареты. Он смотрел в эти широко расставленные зеленые глаза, на пухлые, улыбающиеся губы и тщился утихомирить заколотившееся сердце. Подавить нахлынувшее желание. Никогда, если не считать того момента, когда она попотчевала его любовным зельем, не был он так близок к тому, чтобы потерять способность сдерживать свои эмоции. Никогда он не опускался до состояния, близкого к животному. И никогда, никогда он не желал ни одну женщину так страстно, как эту.
У него пересохло в горле, и он закрыл глаза, сосредоточившись на дыхании: вдох, выдох…
— Это все, что вы можете сказать, Блэкхит? — раздался удивленный, немного укоризненный голос его спутницы. — Что вы впечатлены?
Люсьен поднял глаза и пронзил ее взглядом, в котором горел неутолимый голод.
— Нет, мадам… я могу сказать гораздо больше. Затем он подался вперед, заключил ее в объятия и поцеловал.
К этому Эва была готова. Теперь, когда все ее чувства были по-прежнему обострены опасностью, которую она только что пережила, когда все ее тело трепетало от понимания того, что она породила в Блэкхите, Эва вполне могла признать, что именно этого она и хотела. Она не стала сопротивляться, когда его губы впились в ее, а откинулась на обнимавшую ее сильную руку. Она охнула в знак символического протеста, но была совершенно беспомощна перед таким напором и к тому же опьянена пониманием того, что это она довела его до такого состояния. Ее руки обхватили шею герцога, ладони запутались в его волосах, и в следующий момент она полностью отдалась поцелую. Эва приоткрыла губы, давая дорогу его языку, откуда-то из глубины ее груди стали вырываться легкие стоны. Она почувствовала, что его руки расстегивают ее жакет, забираются под него и нащупывают грудь. Обжигают ее. Мнут, гладят, ласкают.
Она дышала так же тяжело, как и он. Ее переполняла страсть. Когда его пальцы дотронулись до соска, ее тело томительно изогнулось. Она прекрасно понимала, что делает.
И с кем она это делает.
Она в ужасе оттолкнула его, запахнула жакет и схватила один из пистолетов. Дрожащей рукой она направила оружие ему в грудь, в висках звонкими молоточками стучала кровь.
— Не делайте этого, — хриплым голосом проговорила она. — Не надо.
Блэкхит посмотрел ей в глаза. Его взгляд был опасно спокоен. Глаза как бездонные колодцы. Они снова казались глазами кобры, готовой к броску. Он молча смотрел на Эву… затем очень медленно протянул руку, отвел от своей груди дуло пистолета и вернулся на свое место напротив нее.
Эва настолько запуталась в своих чувствах, ее нервы были настолько взвинчены, что она могла сделать лишь одно — вернуться к своим ставшим привычными легкомысленным угрозам… тем более что на нее неотрывно глядели холодные черные глаза.
Она выдавила смешок и убрала с лица волосы, решившись наконец опустить пистолет.
— Послушайте, Блэкхит, не случилось ничего страшного, да? Люди часто теряют голову и делают ужасно глупые вещи под воздействием пережитого страха, а уж, конечно, одного осознания того, что вашему драгоценному наследнику грозит опасность, достаточно, чтобы напугать даже вас. Уверена, что мы оба можем простить и забыть вашу минутную несдержанность.
Его глаза стали пугающе черными. Эва насторожилась, понимая, что он видит ее насквозь, так как никто из них не терял головы из-за страха. Они утратили контроль над собой из-за примитивного, ничем не прикрытого желания, причем это желание было обоюдным.
— Вы просто не понимаете, не так ли? — мягко сказал он, его голос был настолько ровным, что у нее по спине пробежал холодок.
Она пожала плечами и натянула на себя одеяло.
— О, я все прекрасно понимаю. Вы злитесь оттого, что отчаянно хотите подмять меня под себя, но никак не можете сделать этого. Ну же, Блэкхит, не глупите. Я знаю мужчин. Я знаю, что у них на уме. Конечно же, я понимаю.
Он не промолвил ни слова. И, плотнее закутываясь в одеяло и глядя в сумрак, Эва вдруг с удивлением ощутила пустоту и одиночество.
Да, она знает мужчин.
Но, быть может, она не так уж хорошо, как думает, знает саму себя.
Глава 17
Несмотря на то что в карете было тихо и холодно, Люсьену не требовалось одеяло. Неудовлетворенное желание все еще билось в его жилах, отдавалось в паху. Ему было так чертовски жарко, что перехватывало дыхание.
А еще его обуревала злость.
И не просто злость, а самая настоящая ярость.
Дикая, страшная ярость.
Он смотрел на свернувшуюся напротив него калачиком женщину и не понимал, чего ему хочется больше: задушить ее или овладеть ею. Образы сменяли друг друга в его воображении. Эва, спокойно вышедшая против разбойников. Эва, умело расправляющаяся с ними. Эва, ни на секунду не лишившаяся присутствия духа, уверенности в себе, полная редкой и прекрасной отваги… и вернувшаяся в карету с таким видом, словно она выходила из нее лишь для того, чтобы подышать свежим воздухом. Ее глаза горели невысказанным призывом, даже ее слова вызывали восхищение, которое он очень хотел ей выразить.
Она любительница подразнить.
Бессердечная. Опасная.
В этот момент он ненавидел ее почти так же сильно, как жаждал обладать ею.
Они проезжали милю за милей, а он оставался молчаливым и неподвижным, находясь в плену собственных мучительных мыслей. О сне не могло быть и речи. И взгляд никак нельзя было отвести от нее, свернувшейся под одеялом. Один локон волос выбился из-под капюшона, который она смастерила из складок одеяла, и красиво спадал вниз, изящно обвившись вокруг бугорка груди. К черту ее. Она красивое, коварное создание, Саломея, Афродита и Диана в одном лице. А если взглянуть на нее спящую, кажется почти возможным представить ее такой, какой она не может быть, — невинной, доверчивой душой, не испорченной жизнью и открытой всем ее прелестям.
«Если бы так», — горько подумал он.
Что сделало ее такой? Можно ли это исправить? Преодолеть? Он посмотрел на нее, спящую словно невинное дитя, каким она, должно быть, когда-то была, и почувствовал, что злость уходит… а на ее место приходит такое желание оберегать ее, что оно едва помещается в сердце. Ему страстно хотелось, чтобы она всегда была такой, а не настороженной, недоверчивой и насмешливой. Чтобы преграды, разделявшие их, когда она бодрствует, исчезли, как теперь, когда она спит.
Захотелось разбудить ее нежными поцелуями и ласками и утолить желание, которое и сейчас заставляет кипеть его кровь, обнажает нервы, делает влажной и горячей кожу.
Ему вспомнились последние слова Эвы: «Ну же, Блэкхит, не глупите. Я знаю мужчин. Я знаю, что у них на уме».
Его губы искривились в усмешке.
«Ты думаешь, что знаешь мужчин, не так ли, Эва? А вот меня ты не знаешь. Ты не представляешь, на что я готов, чтобы получить то, что хочу, не ведаешь о целенаправленной страсти, которую я вкладываю в каждый свой ход, и о том, что вся эта страсть, все эти ходы нацелены на тебя. Ты же знаешь, что будешь моей. Тебе не победить. Как бы ты ни старалась, тебе не удастся заставить меня превратиться в отвратительное существо, каким ты меня считаешь, вынудить своими язвительными речами вести себя как животное, каковыми в твоих глазах являются все мужчины. Беси меня, своди с ума, но одного ты у меня никогда не отнимешь — решимости обладать тобою. Ты великолепна… ты стоишь любого мужчины и выше любой женщины. Но тебе вряд ли удастся постичь злость, которая и теперь пульсирует у меня в висках…»
Злость на то, что она так сильно обижена, что отказывается верить человеку лишь из-за того, что он мужчина.
Злость на то, что у нее хватило смелости встать лицом к лицу с грабителями, но не настолько, чтобы переменить свое печально искаженное мнение о мужчинах. Хотя его сдержанность, да и ее собственные наблюдения за тем, как его братья относятся к своим женам, должны бы заставить ее изменить свои взгляды.
Он смотрел, как она спит, и чувствовал, что в нем поднимается холодная, безжалостная решимость.
Он разгонит ее демонов до того, как появится на свет невинное дитя, и сделает все, что в его силах, чтобы исцелить ее.
Не только ради нее, не только ради себя…
Но и ради ребенка.
Эве всю ночь, снилось, что она в постели с герцогом Блэкхитом.
Когда она проснулась, вся горячая, опустошенная, но переполненная неутолимым желанием, рассвет проникал сквозь занавешенные окошки экипажа.
Она немного полежала, стараясь не думать о ярких картинках сна,
