он не ошибся, – осторожно произнес Бак. – Когда мы вернемся из города, я отдам тебе письма. Твоя мать писала Ярби каждый год, она рассказывала ему, как ты растешь, какая ты миленькая, как хорошо учишься в школе. Позже она написала, что ты стала красивой девушкой. Последнее письмо был отправлено, когда тебе исполнилось четырнадцать. Кристин замерла.
– Бак, неужели… ты хочешь сказать, что этот милый старичок на самом деле был моим отцом?
– Любовь моя, с тех пор, как я узнал правду, я все пытался придумать, как бы подступиться к этому вопросу. Да, твоя мать писала о тебе как о его дочери. Ты огорчена?
– Нет… пожалуй, нет, хотя мне нужно время, чтобы привыкнуть к этой мысли. Значит, мои родители любили друг друга, но не могли пожениться. – Она медленно повторила вслух все то, что только что узнала, словно пытаясь лучше уяснить это для себя. – Но почему Анна просто не сбежала со своим любимым? На ее месте я бы так и поступила.
– Этого мы никогда не узнаем.
– Получается, те, кто меня вырастил, кого я называла папой и мамой, на самом деле были моими тетей и дядей, то есть сестрой моей настоящей матери и братом моего настоящего отца, – тихо проговорила Кристин. – Густав знает?
– Не имею понятия. Я это открытие ни с кем, кроме тебя, не обсуждал. Рыться в вещах Ярби без твоего разрешения я тоже никому не позволю.
– Конечно. – Кристин погладила Бака по щеке кончиками пальцев. По-прежнему глядя ему в глаза, она сказала: – Может быть, Ферд знал правду… или хотя бы подозревал – тогда понятна его неприязнь ко мне. Когда я появилась на свет, ему было пятнадцать, и он никогда не любил меня.
– Он был с тобой жесток?
– Пока был жив папа – нет. В отличие от своих братьев папа высоко ценил образование, он послал Ферда учиться в пансион для мальчиков, а сыновья остальных братьев работали на ферме. Когда мать Ферда умерла, отец женился на маме, а Ферд в это время был в пансионе. Пожалуй… мне теперь кажется, что Ферд не знал правду о моих настоящих родителях, иначе он обязательно нашел бы повод бросить мне в лицо эту правду. – Она снова положила голову на плечо Бака. – Но это ничего не меняет. Я все равно любила Ярби – даже когда считала его твоим отцом.
– Знаешь, иногда я замечал, что старик наблюдает за тобой с улыбкой. Тогда я думал, что он улыбается просто потому что ему приятно видеть такую хорошенькую девушку. Может быть, на самом деле он вспоминал в эти минуты Анну?
– Он несколько раз назвал меня Оня – так звучит имя Анна по-шведски.
– Теперь я могу объяснить, почему не показал тебе сундучок Ярби. Мне хотелось, чтобы ты узнала все до того, как прочтешь письма. Я думал, так тебе будет легче перенести это открытие, – ведь ты всю жизнь считала своими родителями дядю и тетю. Ярби берег письма твоей матери как самое дорогое сокровище. Судя по тому, как они истрепаны, он много раз их перечитывал.
– Бак, я рада, что у него был ты.
– Он заменил мне и отца, и мать, и всю родню. Именно Ярби сделал меня таким, какой я есть. Я не знаю своих настоящих родителей.
– Неужели ты .совсем ничего о них не знаешь? Бак с радостью ухватился за возможность направить мысли Кристин в другое русло.
– Я слышал, что Леннинги происходят из городка под названием Мидлкросинг, в штате Нью-Йорк. Один из Леннингов, Стид Леннинг, как я понял, был беспутным малым, он добрался до самого Уобаша, где его и убили. Его младший брат, Сайлас, отправился на Запад и обосновался в местечке Кэйнсвиль, па реке Миссури. Возможно – это только предположение, – именно он был моим дедом. О своем отце я знаю только то, что его звали Рой Леннинг. О матери я не знаю совсем ничего, даже ее имени.
– Где ты рос?
– В Вайоминге. Сначала у одного поселенца, потом у другого… кто меня приютит, у того я и жил. Я всегда сознавал, что не принадлежу к семье, с которой живу, и помнил только, что я Бак Леннинг, сын Роя Леннинга. Лет в десять я нанялся на настоящую мужскую работу – стал помогать перевозчику, который возил продовольствие на рудник. После этого примерно лет пять брался за любую работу или просто побирался, чтобы не умереть с голоду. Потом я встретил Мосса, вернее, он меня нашел. С того дня началась моя настоящая жизнь.
Кристин взъерошила его густые непокорные волосы.
– Бедный мальчик, туго тебе пришлось. Но ничего, я обещаю любить тебя так сильно, что ты навсегда забудешь, каково это – быть одиноким и никому не нужным. Мы оба многим обязаны дяде Ярби.
Бак с тревогой вглядывался в ее глаза.
– Кристин, тебе не больно сознавать, что он был твоим отцом?
Может, ты огорчена?
– Нет. Почему-то я не испытываю того потрясения, какое, наверное, должна была бы испытывать. Я знаю, мама меня любила, а папа так просто души не чаял. Для меня не так уж важно, что не они дали мне жизнь. Я только удивлялась, почему у нее не было других детей, ведь почти у всех Андерсонов большие семьи. У Густава, например, семеро сестер и братьев. Наверное, по каким-то причинам мама не могла иметь детей.
Часы над камином пробили полночь, но Кристин не хотелось уходить от Бака.
– Получив письмо от адвоката, я сразу же решила, что приеду сюда. А когда приехала и увидела эту землю, этот дом, то все здесь полюбила. У меня появилось такое чувство, что здесь мое место. Бак, как ты думаешь, может быть, мое ощущение как-то связано с тем, что ты рассказал? Может, я каким-то образом чувствовала, что тут жил мой отец?
– Чего не знаю, того не знаю, любовь моя. Но одно могу сказать точно: тебе пора спать. Завтра мы отправляемся до рассвета, а вам с Бонни еще предстоит собрать провизию в дорогу.
– Бак, мне хочется иметь много детей, – неожиданно сказала Кристин. – Надеюсь, что у меня с этим не будет проблем, как у мамы.
Бак поцеловал ее в лоб.
– Но ведь это Анна произвела тебя на свет, не забыла?
– Ты прав. Мне все еще трудно привыкнуть к мысли, что мама на самом деле не была моей матерью. Хорошо бы начать делать детей прямо сейчас, – с мечтательным видом добавила Кристин; она повернула голову, и их губы встретились.
Поцелуй получился долгим и сладким. Сначала губы Бака были мягкими и нежными, затем стали твердыми и настойчивыми.
Бак первый поднял голову.
– Еще немного в таком же духе, и я не выдержу – отнесу тебя в постель и сделаю тебя падшей женщиной, – прорычал он.
– Ты что, забыл? Я уже и так ею стала. И не один раз, а целых три. Вспомни вигвам. – Кристин рассмеялась. – До чего же. приятно быть падшей женщиной!
– В следующий раз ты будешь уже миссис Бак Леннинг, и я смогу не волноваться о том, сколько шуму мы наделаем, занимаясь любовью.
– Мы сразу же вернемся домой?
– А ты…
– Мне хочется купить занавески на окна, раз уж я попаду в город, а еще…
– Хорошо-хорошо. Ты купить все, что захочешь, по сейчас отправляйся-ка спать.
Бак опустил Кристин на пол и проводил до комнаты, которую она делила с Бонни. У двери он поцеловал ее в губы.
– Спокойной ночи, любовь моя.
– Спокойной ночи. Мне будет тебя не хватать. Я уже говорила тебе, как чудесно спать в твоих объятиях?
– Кристин! Прекрати! Наверное, мне следовало бы прислушаться к совету Густава и взять ивовый прут.
– Ты не посмеешь!
– Ну-ка, марш в постель! Тебе осталось спать всего часа два, любовь моя. – Он открыл дверь и легонько подтолкнул Кристин в комнату.
Кристин разделась в полной темноте. Счастье переполняло ее, и она сомневалась, что сможет уснуть. Конечно, Бак рассказал ей очень важные вещи о ее настоящих родителях, но все это не могло вытеснить из ее сознания самого главного: она любит и любима, Бак Леннинг, темноволосый «человек из „Аконита“», отдал ей свое сердце. Кристин даже тихонько засмеялась от избытка чувств.
Она стала забираться под одеяло. В этот момент Бонни проснулась и перебралась с середины кровати ближе к краю.
– Что ты здесь делаешь? – пробормотала она сквозь сон. – Почему ты не в его постели? – И, зевнув, добавила шепотом: – Подруга, ты сошла с ума.
Глава 27
За час до рассвета они выехали из «Аконита» в сторону Биг-Тимбера. Утро выдалось холодное и ясное. Впереди ехала коляска, в которой сидели Кристин, Бонни и Густав, последний правил лошадьми. Следом ехал фургон, нагруженный трупами бандитов. Шургоном правил Джилли; Тэнди сидел на козлах рядом с ним. Остальные пятеро мужчин, в том числе Берки, скакали верхом.
– Я рада, что ты настоял на том, чтобы править коляской, – тихо прошептала Бонни на ухо Густаву. – Теперь Берни едет верхом наравне с остальными мужчинами.
– Бонни, детка, с моей стороны это был чистейшей воды эгоизм, – откликнулся Густав. – Во-первых, мне гораздо приятнее сидеть в коляске рядом с хорошенькой девушкой, чем в седле, а во-вторых, Берни смотрится верхом на лошади гораздо лучше, чем я.
– Брату очень важно, чтобы с ним обращались так, словно он способен делать все, что делает любой здоровый мужчина.
– Черт возьми! Но он действительно на своей одной ноге может сделать не меньше, чем многие мужчины на двух. Если дойдет до драки, с ним нельзя не считаться! У твоего брата есть выдержка и храбрость, просто ему пока не представилось случая проявить себя.
– Он не обзавелся друзьями в Биг-Тимбере. Мы вложили все свои деньги в кафе, и нам приходилось полностью выкладываться, иначе мы бы вылетели в трубу в первый же месяц. В городе все крепко повязаны с Форсайтом, и новичков там не жалуют.
– Как хорошо, что вы не уехали. – Немного помолчав, Густав спросил: – Тебе не холодно?
– Нет, совсем не холодно.
Слушая, как ее кузен перешептывается с Бопни, Кристин догадалась, что за время ее отсутствия Густав не только подружился с Берни, – было очевидно, что между Бонни и Густавом
