– О-о, да вы шалун, Вячеслав Эдуардович… ну что вы, перестам-м-мня… – Голос затих, заглушенный поцелуем. Ира молча протянула руки. Сняла крышку с чайника и, взяв его обеими руками, повернулась и двинулась к входу в комнату.
Первой ее углядела гостья. Ну еще бы, она лежала на спине, как раз лицом к двери. А Славик возился на ней, уже блестя голой жопой. Заметив ее, гостья вздрогнула и, упершись руками в Славину грудь, отлепила его от себя.
– М-м-м-нуа, кто это, Вячеслав?!
Слава проворно соскочил с полураздетой женской фигуры, растянувшейся на их семейном ложе и, торопливо натягивая полуспущенные штаны, растерянно забормотал:
– Ирина, я… это не то, что ты думаешь… просто…
Но Ира его не слушала. Она легонько размахнулась и окатила эту потаскуху, по-хозяйски развалившуюся на ее диване, горячей водой из чайника…
Комнату заполнил отчаянный, почти до ультразвука, женский визг. Эта тварь вскочила с дивана и, торопливо сцапав свои разбросанные на полу тряпки, рванула в прихожую. Славик, придерживая штаны, побежал за ней. Ира криво усмехнулась и, повернувшись, пошла обратно на кухню. Из прихожей раздавался растерянный голос Славика:
– Илоночка, Илоночка… ах ты боже мой! Илона Георгиевна, я, право…
Хлопнула входная дверь, а в следующее мгновение в кухню ворвался разъяренный Славик.
– Ты дура! Курица! Клуша! Ты понимаешь, что ты наделала?! Это же дочка самого Георгия Гогиевича! Да диссертация уже была у меня в кармане!
– Уходи, – глухо произнесла Ира.
– Что? – ошарашенно переспросил Славик.
– Уходи, – еще раз повторила Ира и в упор взглянула ему в глаза, – я больше не хочу тебя видеть.
– Но… – Славик задохнулся от изумления. Что это такое она говорит?.. Затем его губы истерично искривились. – Э-э: нет, ты меня не выгонишь. Это и моя квартира тоже! Я здесь прописан, здесь мой… диван, теле… тьфу. Я тоже здесь живу.
Ира молча поднялась, сгребла с плиты сковородку и повторила еще раз, уже угрожающе.
– Уходи, Карский, не доводи до греха.
– Ты чего? – испуганно спросил тот севшим голосом и попятился в коридор. Спустя мгновение оттуда послышался его визгливый голос: – Хорошо, я уйду, но ты так просто не отвертишься! Я еще вернусь!
Хлопнула дверь, и все стихло. Ира разжала пальцы, позволив сковородке грохнуться на пол, и обессиленно рухнула на табурет. Из глаз градом полились слезы. Ну за что, за что?!. И все в один день… Ведь были же на Руси мужики. Которые вставали ни свет ни заря и шли в поле, и пахали, сеяли хлеб, растили детей, подбрасывали их к небесам своими сильными руками. А когда приходила беда, то надевали шеломы, брали в руки мечи и, поцеловав жену и обняв на прощание детей, шли под княжеский стяг, заслонять землю свою от любого, даже самого грозного врага. Не мужики, а дубы, скалы… куда же они все подевались-то…
Глава 4
– До Мневников, шеф?
Андрей молча кивнул и буркнул:
– Восемьсот.
– Пойдет. – Мужик влез на переднее сиденье и захлопнул дверцу. Андрей повернул ключ. Под капотом завизжал стартер, мотор вздрогнул раз-другой и сердито заворчал, позвякивая клапанами. Андрей подгазовал, затем включил «поворотник» и вырулил на проспект…
Из СИЗО его освободили внезапно. Уже под вечер раскрылось окошко, в котором сверкнули глаза выводного, затем раздался голос:
– Встать. Лицом к стене. Руки на стену.
Потом загремели ключи. Андрей считался «буйным» (ну еще бы, после того как такое учинил), но, в общем, охрана к нему благоволила. Во-первых, здесь, в СИЗО, он вел себя совершенно спокойно, во-вторых, все-таки офицер, а в-третьих, несмотря на всякие там режимы секретности, с обстоятельствами его дела все были более-менее ознакомлены. И большинство Андрея одобряло. А еще дело было в том, что среди «правильных воров» хозяин разгромленной Андреем усадьбы считался беспредельщиком, так что и блатные на Андрея также зуба не имели. Наоборот, ходили слухи, что «смотрящий» предлагал администрации поселить «танкиста» в его камеру, обещая проследить, чтобы тому не было никакого убытку. Но, согласно правилам, «буйных» надлежало «селить» отдельно, так что Андрей попал четвертым к еще троим горемыкам.
Выводной вошел в камеру. Окинул четверых сидельцев цепким взглядом, а затем коротко приказал:
– Данилов, с вещами на выход.
Кто-то охнул. Андрей отлип от стены, молча собрал свои нехитрые пожитки и вышел в коридор…
Едва он выбрался за железные ворота, как черный джип, стоявший метрах в сорока от ворот, коротко мигнул фарами. Андрей недоуменно покосился в его сторону. У него знакомых с подобными машинами не было. Он пожал плечами, поднял воротник и, повернувшись к джипу спиной, пошел к автобусной остановке. Джип за спиной коротко взрыкнул мотором, включил фары и двинулся за ним следом.
Когда черная громадина поравнялась с ним, щелкнула открывающаяся дверца и уверенный голос произнес:
– Андрей Альбертович, не могли бы вы уделить мне несколько минут?
Андрей остановился и обернулся. Задняя дверь джипа была приглашающе раскрыта, но разглядеть, кто сидит внутри, было практически невозможно. Что ж, если хотят грохнуть, то все равно грохнут. От джипа не убежать. Да и у тех, кто внутри, явно не только кулаки имеются. А если действительно хотят поговорить, так от него не убудет… Он усмехнулся про себя (да, тюремная камера быстро влезает внутрь человека, раньше он не был таким покладистым) и полез в машину.
– Добрый день, Андрей Альбертович, меня зовут Бальтазар Иннокентьевич. – Мужчина располагающе улыбнулся. – Думаю, ломаете голову, почему это вас отпустили?
Андрей неопределенно пожал плечами. Он, конечно, удивился, но не то чтобы это так уж его волновало. После двух недель в глухой клетке со стенками, обработанными бетонной «шубой», с маленьким, забранным решеткой окошком под потолком и вонючей дыркой параши в углу становишься фаталистом.
– Можете не гадать. Это я обо всем позаботился.
Андрей удивленно воззрился на сидящего перед ним мужчину.
– Нет-нет, не надо никакой благодарности. Более того, скажу честно, я действовал отнюдь не в ваших интересах. Дело в том, что я работаю на… человека, чей дом вы так эффектно порушили.
– А-а-а, – протянул Андрей, внезапно вспомнив фигуру у бассейна, – я вас там видел…
– Несомненно, – удовлетворенно кивнул Бальтазар Иннокентьевич. – Но дело не в этом. Просто… ваш столь экстравагантный поступок создал для моего работодателя определенные сложности. Скажем так, он привлек к нему излишнее внимание, и кое-что из того, что, по уму, должно было бы оставаться в тени, внезапно выплыло наружу. Нет, дело не в официальных структурах. Хотя и тут возникли некоторые трудности, но вполне решаемые. Трудности возникли в другой среде. – Он всплеснул руками. – Вы не представляете, насколько люди, принадлежащие к так называемым теневым структурам, подвержены ханжеству и закоснелости. И как они не любят тех, кто смело и свободно отбрасывает заплесневелые законы и традиции…
– А я-то тут при чем? – равнодушно спросил Андрей. Ему были совсем не интересны трудности того урода, который имел отношение к смерти деда.
– Дело в том, что мой работодатель непременно желает вам отомстить. Что в его понимании означает только одно – смерть. Причем довольно мучительную. – Бальтазар Иннокентьевич грустно улыбнулся. – К сожалению, он слишком привержен идеологии
– А разве это действительно не делает его сильнее? Ведь зверь не только силен, но и ничем не ограничен, – заметил Андрей больше для того, чтобы что-нибудь сказать. Он уже понял, что ему и так расскажут все, что собирались. Правда, зачем ему это надо и, главное, зачем это надо его собеседнику, он пока не понял. Ну да и черт с ним…
