Девушка захихикала.
— Все правильно. Если бы у меня был такой же красивый муж, как Синклер, я бы тоже смотрела на него не отрываясь.
Лайонел поднял бровь.
— Думаю, мне следует оскорбиться.
Люси покраснела.
— О, Лайонел, это совсем…
Он поднял руку.
— Нет, не успокаивайте меня. В действительности я собираюсь завтра поговорить об этом с вашим отцом.
— Что?
С довольной усмешкой он поцеловал Люси в щеку.
— И кто на кого теперь собирается смотреть влюбленными глазами? — спросил он и отошел от них, чтобы примкнуть к другой группе гостей.
— О Боже, — прошептала Люси и радостно рассмеялась.
Виктория обняла ее.
— Это замечательно, — сказала она улыбаясь. — Но если он разыгрывает нас, я никогда не прощу ему этого.
— И я тоже. — Люси снова засмеялась со счастливыми слезами в глазах. — Завтра ему от меня достанется. А сегодня, как ты думаешь, можно попросить Маргарет поиграть на фортепьяно?
Виктория взяла ее за руку.
— Отличная идея. — Она снова бросила взгляд в сторону мужа и его гостей, хотя сейчас она смотрела не на Синклера. — Я бы с удовольствием потанцевала.
Син обещал ей, что сегодня не будет ни за кем шпионить, но она не давала такого обещания. Граф Кингсфелд неминуемо совершит ошибку. Однако ждать, пока это случится, означало беспокоиться о муже каждый раз, когда он отлучится из дома хотя бы на час, а также днем и ночью бояться за безопасность Августы и Кристофера. Возможно, она сможет подтолкнуть Остина Ховарта на шаг — любой шаг, — который доказал бы его вину.
Убедить Маргарет поиграть оказалось не сложно, особенно после того, как Кит вызвался переворачивать листы нот; значительно труднее было решить, каким образом пригласить Кингсфелда на вальс. В конце концов она вспомнила, что была Лисичкой Фонтейн и могла сказать или сделать практически все, и, расправив плечи, подошла к группе мужчин.
— Лорд Кингсфелд, — произнесла она, не обращая внимания на то, что Синклер сделал шаг ей навстречу. — Я решила дать вам еще одну возможность очаровать меня.
Он улыбнулся:
— С удовольствием.
Маргарет уже заиграла вальс, и Виктория позволила ему провести ее в центр зала, обняв за талию. Это ради Синклера, напомнила она себе, глядя в холодные карие глаза Кингсфелда.
— Похоже, мы никогда не соглашаемся друг с другом, когда начинаем разговор, — сказал он спокойно, — и нам следует воздержаться от обсуждения чего-либо.
Виктория рассмеялась.
— Я уже думала об этом и решила остановиться на теме, по отношению к которой мы оба испытываем восхищение: Томас Графтон.
Ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Согласен, но только… не его рисунки.
Напомнив себе, что раньше она тысячу раз притворялась очарованной и польщенной, Виктория кивнула:
— Только о нем как человеке.
— И как же мы начнем этот приятный разговор?
— За наше короткое знакомство я никогда не видела, чтобы он танцевал, а оба его брата весьма искусны в этом. Вы не знаете, в чем причина?
— Полагаю, моя дорогая, Томас считал вальс слишком фривольным танцем. Вы и ваши друзья, конечно, не посещаете более степенные собрания, где предпочитают что-то посерьезнее.
— Но вы вальсируете прекрасно, — задумчиво сказала она.
— Просто я не так консервативен.
Она засмеялась и посмотрела в сторону Синклера, беседовавшего с Люсьеном и Криспином.
— Синклер сказал, что Томас был самым консервативным человеком из всех, кого он знал. Не понимаю, как вы двое оставались близкими друзьями.
— Почему вас это удивляет?
Может быть, это было всего лишь воображение, но ей на минуту показалось, что его рука сильнее сжала ее руку. Выражение лица Кингсфелда не изменилось, но если целых два года ему удавалось избегать подозрений в убийстве, было бы невероятно, чтобы он запаниковал по поводу ее слов.
— Ваши вкусы представляются более… прогрессивными. Мне думается, что вы должны бы скорее подружиться с Синклером.
— Син не был прогрессивным; он был опрометчивым. Это меня не привлекает. — Вероятно, Кингсфелд прочитал что-то в ее глазах и улыбнулся. — К счастью, став старше, он поумнел.
Наконец хоть какая-то щелочка.
— Вы считаете его приключения в Европе очень опрометчивыми? — Зазвучали заключительные аккорды вальса, и она поняла, что ее время истекает. — Я тоже так думала, пока он не сообщил мне о причинах.
— А теперь?
Она представляла, что ей будет гораздо легче добиться его признаний.
— А теперь я рада, что вы помогаете ему найти убийцу Томаса. — Подавив отвращение, Виктория наклонилась к нему. — Должна признаться, у меня есть сомнения в виновности Марли.
— Сомнения?
— Думаю, убийца был довольно глуп, так как он уничтожил не все документы. Марли действовал бы гораздо умнее.
Она рассердила его; это было видно по глазам и холодной складке тонких губ. Виктория затаила дыхание, страстно желая, чтобы Маргарет захотела порисоваться перед Китом и повторила последнюю часть вальса с присущим ей блеском.
— Убийца не обнаружен в течение двух лет. Бумаги, о которых вы говорите, вряд ли представляют какую-либо ценность, иначе ими давно бы воспользовались.
— Думаю, они дают ключ к разгадке, — прошептала Виктория заговорщическим тоном. — Я только что нашла их, но пока не показывала Синклеру. Сделаю это утром в качестве сюрприза.
Киигсфелд с недоверием приподнял бровь.
— Молю, чтобы вы оказались правы, — наконец пробормотал он, — возможно, вам стоит сначала показать эти бумаги мне. Вы ведь не хотите, чтобы Синклер счел вас дурой или решил, что вы просто защищаете Марли.
Если бы ее муж знал, что она делала, он решил бы, что она гораздо хуже.
— У меня нет причин защищать Марли, милорд.
— Несомненно, есть. Синклер рассказал мне, что решил скомпрометировать вас той ночью, пытаясь вывести Марли на чистую воду. Представьте его изумление, когда это ему не удалось и он был вынужден прибегнуть к более крутым мерам.
Вальс закончился, и Виктория почувствовала, как в тот же момент перестало биться ее сердце. Все у нее внутри похолодело, замолкло и умерло.
— Вы ошибаетесь, — едва сумела выговорить она.
— Не думаю. — Граф продолжал неподвижно смотреть на нее. — Почему бы вам теперь не показать мне эти бумаги?
Чья-то рука взяла ее сзади за локоть, и она вздрогнула.
