Виктория нахмурилась:
— Ты рассуждаешь как директриса, хотя лишь на три года старше меня.
— Я и есть директриса, и ты должна быть примером для моих учениц. Можешь отправиться завтра утром — у тебя будет достаточно времени, чтобы рассказать мне свою историю.
Несмотря на желание немедленно отправиться в путь, Виктория понимала, что Эмма права — в темноте она скорее всего потеряет дорогу или ее схватят разбойники, а ведь теперь ей надо считаться не только с собой или Синклером. Она ужасно скучала по нему. У нее болело сердце — так ей хотелось снова увидеть его; она мечтала, чтобы он обнял ее и между ними больше никогда не было секретов. Может быть, это будет не что иное, как сказка, но она хотела сказать ему: у них будет ребенок, а после услышать от него, как он ее любит.
Виктория вздохнула:
— Все началось однажды ночью в саду леди Фрэнтон.
— Так он не приходил?
— Нет, милорд.
Синклер смотрел на Майло, словно желая, чтобы дворецкий изменил свой ответ. Он пропустил ленч, но Кингсфелд не мог знать, что его не было дома.
— А как насчет записки?
— Нет, милорд. Ни посетителей, ни почты.
— Проклятие! — пробормотал Синклер. Он всегда ненавидел ожидание. — Если кто-нибудь придет, я у себя.
Маркиз направился в кабинет, однако, перешагнув порог, сразу понял, что совершил ошибку. Письменный стол Виктории, аккуратный и пустой, стоял под окном в лучах бледного полуденного солнца.
Повернуться и уйти, но это вряд ли поможет. Все в Графтон-Хаусе напоминало о Виктории: каждый цветок в вазе, каждое украшение на стенах, каждое пятно солнечного света — все, казалось, было окрашено мыслями о ней.
После двух лет поисков почти точно определилось, кто убил Томаса. Синклеру следовало быть довольным и испытывать чувство облегчения, но вместо этого он шагал по кабинету, скучая по жене и думая о том, как жестко с ней обошелся и сможет ли когда-нибудь заслужить прощение, не говоря уже о ее любви.
Около часа маркиз ходил взад и вперед по ковру, пока не подумал, что скоро сойдет с ума от нетерпения. Заседание парламента могло затянуться надолго. Оставалось надеяться, что любопытство приведет Кингсфелда домой пораньше — там он найдет все перевернутым, и Синклер окажется самым вероятным виновником случившегося.
Входная дверь наконец открылась, и послышался женский голос. Когда маркиз подошел ко входу, то, к своему удивлению, увидел в холле леди Килкерн, разговаривавшую с Майло.
— Миледи? — Он обошел дворецкого. — Что…
Она ударила его по лицу, и он покачнулся.
— В чем дело?
— Как вы могли позволить ей уехать? — отрывисто спросила Александра, сжимая кулачок и явно намереваясь стукнуть еще раз.
— Вас это не касается, — ответил он, потирая скулу. Черт побери, у него вовсе не было намерения раскрываться перед ее друзьями.
— Вы нас не оставите на минуту? — сказала графиня, глядя на Майло.
Синклер взял ее под руку и повел вниз по ступеням к посыпанной гравием дорожке.
— Извините, если я оскорбил вас, — сказал он, направляя Александру к поджидающей ее карете, — но лучше мы поговорим об этом потом. Во всяком случае, не сегодня.
— Отлично, я уезжаю. Но прежде мне надо сообщить вам одну новость, хотя она совершенно меня не касается.
Он снова потер скулу.
— О чем вы?
— Ваша жена носит под сердцем ребенка, — заявила она, сверкнув глазами.
Синклер побледнел; земля закачалась под его ногами, и он вынужден был присесть на нижнюю ступеньку лестницы.
— Что?
Она кивнула:
— Принимая во внимание то, как вы кричали на нее, Виктория вряд ли успела вам это сообщить, но она заслуживает счастья, а это в ваших руках, лорд Олторп. Не хочу, чтобы вы разочаровали ее.
Подобрав юбку, графиня села в экипаж и дала знак кучеру отправляться. Карета тронулась с места и вскоре скрылась из виду, а Синклер долго сидел около дороги, глядя в землю. Его ребенок. Так вот почему она была так огорчена. А он показал себя неуклюжим невежей и полным идиотом, хотя определенно поступил правильно, отправив ее подальше от Лондона. В имении Олторпов она будет в безопасности, пока он сможет приехать, извиниться перед ней и признаться в любви.
Маркиз медленно поднялся и пошел в дом, не замечая стоявшего в дверях Майло. Он скоро станет отцом. Боже правый!
Уже наступили сумерки, когда Синклер наконец услышал, как открылась входная дверь. Потом до него донеслись глухие мужские голоса. Он опустился в кресло, держа в руке пистолет и жалея, что вынес из кабинета массивный стол Томаса: пустить пулю в Кингсфелда с того же места, на котором сидел его брат, было бы актом справедливости.
Дверь кабинета открылась, однако дверной проем оставался пустым.
— Это Криспин. Смотри не прострели мне голову.
Синклер выругался.
— Входи же, черт побери!
Шотландец не спеша вошел в комнату; за ним шествовал Уолли. Когда следом появился Бейтс, хозяин кабинета вскочил так поспешно, что чуть не опрокинул кресло.
— Что случилось? — отрывисто спросил он.
— Пока не ясно. Мы опорожнили ящики стола Кингсфелда и вытащили половину книг с его полок, чтобы было убедительнее. — Выражение лица Криспина стало еще более мрачным. — Это моя вина. Я направился сюда на случай, если понадобится моя помощь, а Уолли остался наблюдать за Ховарт- Хаусом.
— И что же?
Уолли откашлялся.
— Кингсфелд приехал домой словно по расписанию, но не прошло и пяти минут, как он выскочил из дома, словно за ним черти гнались, забрал у конюха свою лошадь и ускакал. Я решил, что он направился сюда, поэтому заехал посмотреть, вернулся ли Бейтс — думал послать его за нужными тебе бумагами.
Синклер медленно сел на край стола.
— Так куда уехал Кингсфелд? — отрывисто спросил он. — Здесь этот мерзавец не появлялся.
— Не имеем представления, Син, он пропадает уже больше часа.
— Есть еще клубы. — Синклер поднялся на ноги и шагнул к двери. — Нам следует разделиться.
— Мы уже проверили клубы, — сообщил Криспин. — А также «Джентльменов Джексона» и каждый магазин на Бонд-стрит.
У Синклера от охватившего его гнева кровь закипела в жилах.
— Проверьте все эти места еще раз. Я поеду в Ховарт-Хаус и выколочу из Джеффри, куда отправился его хозяин.
— И куда, по-твоему?
— Лучше найдите его, — мрачно сказал маркиз, чувствуя, как в груди у него все сжимается, — потому что я даже не хочу думать, где он может быть.
В глубине души он уже знал. Если бы Кингсфелд был глуп, ему не удалось бы целых два года избегать подозрений. Виктория могла отправиться куда угодно, но то, что одновременно с ней уехали Августа и Кит,
