меня появилась парочка стоящих идей на этот счет, и я был бы не против обсудить их с тобой, дружище.
— Сдается мне, сэр, что вам гораздо больше по душе побыть возле миз Лирин! — ухмыльнулся тот. — Так что я приду попозже!
— Луэлла Мэй сказала, что она спит. Не стоит ее беспокоить. Пошли ко мне в кабинет, поговорим по душам. Думаю, ты уже слышал о том, что случилось в наших краях …
Мужчины повернулись спиной к лестнице, а Марелде оставалось только скрипеть зубами от ярости. Было совершенно очевидно, что если она хочет побыть с хозяином дома наедине, придется набраться терпения.
Ей и в самом деле пришлось ждать и немало! Эштон был занят с утра до вечера, погрузившись в хлопоты, связанные с отправкой парохода в Мемфис. Иногда он являлся домой так поздно, что все уже успевали поужинать и отправиться на покой. Пока шла разгрузка, Эштон успел перекинуться словечком кое с кем из знакомых, и сразу же поползли слухи, что на этот раз предполагается нечто вроде увеселительной прогулки. Его пароход отправится вверх по реке и если кто из плантаторов или торговцев захочет отправить с ним свой товар, то на пароходе для этого место найдется и предостаточно. Условия были неплохими, и не прошло и нескольких часов, как на берег стали прибывать грузы. Их грузили в трюм, едва успев покончить с разгрузкой. Эштон лукаво посмеивался — рейс обещал быть на редкость выгодным!
А Лирин в это время только и делала, что спала. Сон был ее единственным спасением и самым надежным средством ускользнуть от дикой, невыносимой боли, которая начинала терзать ее, едва она просыпалась. Малейшая попытка встать, хотя бы для того, чтобы умыться, приводила к тому, что она снова падала на кровать, корчась он невыносимых мучений. Эта боль, казалось, высасывала из нее все силы и нетерпеливо ждала, пока Лирин откроет глаза, чтобы вновь вонзить в нее свои когти. Несмотря на это, в то самое утро Лирин превозмогла себя и выкупалась, а потом сменила рубашку и позволила чернокожей служанке привести в порядок волосы. Та благоговейно откинула назад густую массу рыжеватых кудрей и осторожно принялась водить по ним гребешком, стараясь не причинить ей боли. Несмотря на то, что пока в этом не было особой необходимости, Лирин заметила, что кто-то принес в ее комнату халат из зеленого бархата, заботливо повесив его на спинку кровати так, чтобы она легко могла дотянуться. Под ним стояли шелковые туфельки без задников. Даже издалека было видно, что все эти вещи совершенно новые и сшиты превосходно, но у Лирин, к сожалению, не было ни сил, ни желания интересоваться, кому они принадлежат. Медленно, почти незаметно к ней возвращались силы. С каждым днем она все дольше могла оставаться на ногах прежде, чем обычная головная боль вновь набросится на нее и заставит вернуться в постель. Когда же боли немного отпускали ее и страдалице становилось легче дышать, она подкладывала под спину подушки и, устроившись поудобнее, читала или болтала с Уиллабелл или Луэллой Мэй, пока те убирали в комнате.
Эштона она видела нечасто. Обычно он заходил к ней в комнату по утрам, когда она заканчивала утренний туалет, чтобы обменяться парой ничего не значащих слов. Во время этих встреч он, похоже, чувствовал себя не в своей тарелке, смущался и исподтишка наблюдал за ней. Как правило, он подходил к ее постели, высокий, красивый, стройный мужчина, всегда элегантно одетый и с приятными манерами воспитанного человека. Единственное, что выдавало его в эти минуты — это голодный блеск дымчато-карих глаз, который говорил о обуревавших его страстях. Лирин могла только подозревать, что его нынешняя сдержанность и умение держать себя в руках обусловлены тем паническим ужасом, что охватил ее во время их последней встречи. Увы, она была не в состоянии заглянуть за эту броню вежливых манер и разобраться, что же у него на уме.
Когда она днем отваживалась встать с постели, он был либо в Натчезе, либо где-то на плантациях, по уши в делах и хлопотах. Иногда по ночам ей казалось сквозь сон, что она чувствует его присутствие в комнате, но была не в состоянии приподнять отяжелевшие веки, чтобы заговорить с ним. Однажды она набралась храбрости и доковыляла до окна. Приподняв тяжелые портьеры, Лирин выглянула наружу и у видела Эштона, когда он скакал верхом через зеленую лужайку на своем тяжелом жеребце. От восхищения у нее перехватило дух — огромный вороной жеребец с лоснящейся на солнце шерстью скакал ровным галопом, выгнув дугой мощную шею, и помахивал развевающимся хвостом. Всадник, казалось, составлял единое целое с прекрасным животным, а тот слушался едва заметных движений колен хозяина.
Дни шли, сливаясь в недели, не принося Марелде ни малейшей надежды на успех. Ей уже стало казаться, что злая судьба шутит с ней шутки, не позволяя ни на минуту остаться с Эштоном наедине. Она то и дело предпринимала новые попытки застать его одного, но они терпели неудачу, приводя ее в бешенство. Девушка отлично понимала, что с каждым днем у нее остается все меньше шансов выиграть — время шло, и надежды Марелды таяли с каждым днем. Марелда ничуть не сомневалась, что в своем нынешнем состоянии Лирин вряд ли осмелится преследовать домогательствами супруга, а, следовательно, у нее самой развязаны руки. Но шли недели, и Марелда перепугалась не на шутку — казалось, все ее планы с самого начала были обречены на провал.
А причин тому было великое множество. Во второй и третий вечер после появления в доме наглой самозванки приехали гости из Каролины, и их надо было развлекать. У Марелды вырвался облегченный вздох, когда, наконец, наутро они уехали. Но когда вечером вся семья собралась в гостиной, ожидая, когда ужин будет на столе, вдруг вбежал запыхавшийся Лэтем и сообщил, что одна из чистокровных кобыл готова вот-вот ожеребиться. Этого оказалось достаточно, чтобы Эштон исчез из дома на весь вечер. Опрокинув в себя бренди одним большим глотком, он торопливо извинился и выбежал из гостиной, чтобы на скорую руку переодеться. А Марелда в своем ослепительном туалете осталась в гостиной, кипя от возмущения и вне себя от того, что в перспективе у нее не оставалось ничего более интересного, чем вечер за беседой в компании двух престарелых кумушек. Ее терпение и самообладание в тот вечер подверглись немалому испытанию и к тому времени, когда Луэлла Мэй просунула в дверь свою лукавую рожицу, чтобы пригласить всех к ужину, девушка была уже на грани истерики.
Следующий вечер мало чем отличался от предыдущего, разве что тем, что Эштон вовсе не появился к ужину. Напрасно Марелда, затаив дыхание, ждала, не раздадутся ли наверху знакомые шаги. Она так и уснула, а виновник всех ее волнений на цыпочках прокрался по коридору и заперся у себя в комнате. Конечно, ей было бы гораздо легче на душе, если бы она знала, что Лирин видела Эштона и того меньше. Увы, она прекрасно отдавала себе отчет, что когда-нибудь ей придется уехать из его дома, а уж тогда эта жалкая потаскушка будет праздновать победу.
Дом погрузился в сонную тишину, даже в камине погасли последние отблески пламени. Эштон снова улегся в свою одинокую, пустую постель и повертевшись немного, в конце концов крепко уснул. Было уже совсем поздно, когда он внезапно проснулся, как от толчка, и сел. Вглядываясь в обступившую его темноту, он удивлялся, что заставило его проснуться. Его обнаженная грудь под рубашкой была влажной от пота. Он откинул в сторону одеяло, чтобы прохладный ночной воздух немного охладил разгоряченное тело, и раздраженно потер ладонью заросшую густыми волосами грудь. Эштон чувствовал какое-то странное беспокойство. Что-то не давало ему уснуть, будто он понимал, что вновь окунется в привидевшийся ему ночной кошмар. Что же такого ужасного было в его сновидении, что даже сейчас не давало ему покоя?
Он попытался было припомнить, о чем думал перед тем, как заснуть. Перед его мысленным взором опять появились эти похожие на влажные изумруды глаза, соблазнительно сверкающие в темноте. Мягкие губы раздвинулись в очаровательной улыбке, а густая грива волос цвета опавшей листвы разметалась по плечам, ничуть не скрывая обольстительных форм гибкого тела, раскинувшегося на смятых простынях. Его воображение живо нарисовало ему то, что обычно было скрыто от его жадного взора — шелковистую кожу, которую ему не возбранялась ласкать и взглядом и губами. И хотя Эштон понимал, что все это лишь мерещится ему, но сон был так упоительно сладок, что он мечтал только о том, чтобы он длился без конца. Тонкие руки отбросили назад густую массу вьющихся волос, обнажив изящную шею. Она бросила на него кокетливый взгляд, будто приглашая приблизиться и взять в руки эту полную, восхитительно очерченную грудь, сжать в ладонях маленькие, упругие ягодицы и ласкать длинные, стройные ноги. Он ринулся к ней и уже готов был прижать ее к груди, как вдруг острые кинжалы ногтей располосовали ему лицо, и он испуганно отпрянул — перед ним сверкали полные бешеной ненависти глаза! Господи, что же это?! Где же Лирин?! Но ее не было, а с ним в постели была полоумная, сбежавшая из лечебницы! Ведьма с гривой рыжих волос!
Внезапно он догадался, что разбудило его. Сны, в которых ему являлась Лирин, были с самого начала
