он крепко прижал ее к груди. Он притянул ее к себе на колени, и сквозь свои несколько нижних юбок и верхнюю она чувствовала его мускулы, крепкие, как канаты.
— О Том, — прошептала Зоя со стоном, закрывая глаза, — я не могу себе этого позволить.
— А ты ничего и не делаешь, это я действую. — Его губы прикоснулись к ее вискам, потом к векам.
— Ты сказал, что не станешь меня целовать. — Она не могла поверить этому. Ее руки обвились вокруг его шеи, и она, прижавшись к нему, подставила ему губы.
— Я не целую тебя. — Он покрывал легкими поцелуями ее лицо, уголки губ, кончик носа.
— Целуешь.
— Должно быть, тебе это снится.
Если и так, то этот сон ей снился и прежде. Сжав ладонями его лицо, она пристально вглядывалась в его глаза. Его ресницы были еще влажными от попавшего на них и растаявшего снега. Потом ее губы раскрылись, и она позволила ему поцеловать себя.
Она тотчас же ощутила его возбуждение и свой жаркий ответ на него. Ее руки еще крепче обвились вокруг его шеи, и она сама поцеловала его так, что этот поцелуй сначала можно было бы счесть целомудренным, но по мере того как он длился, в нем проявилось столько страсти, что это потрясло все ее существо до самой сердцевины. Никогда еще прежде не было так, чтобы поцелуй столь глубоко взволновал ее.
Когда наконец они разомкнули уста и объятия, задыхаясь и все еще не выпуская друг друга, Том прошептал:
— О Боже, Зоя! Ты не знаешь, что делаешь со мной.
Он снова поцеловал ее, на этот раз страстно, не пытаясь держаться на расстоянии, но с такой пылкостью, будто в этом поцелуе для него сосредоточился весь смысл жизни, будто в нем были его рай и ад. И она прекрасно это поняла, потому что и для нее это значило то же самое. Когда его рука скользнула вверх и коснулась ее груди, у нее перехватило дыхание и она качнулась назад, будто подхваченная волной неизведанных чувств.
— Прошу прощения, — прошептал он, отстраняясь, чтобы заглянуть ей в глаза, — я хотел только поцеловать тебя. Я не имел намерения обидеть тебя или использовать то, что мы оказались здесь одни.
Из ее горла, сжатого волнением, вырвался какой-то странный звук: то ли смех, то ли рыдание.
— О Том! — Больше она не смогла произнести ничего.
Вполне вероятно было, что им никогда больше не представится возможность побыть в полном уединении, как здесь. И весьма вероятно было и то, что сегодня была единственная ночь, которую она сможет провести в его объятиях. А он любил ее. В ее глазах засверкали слезы. Он всегда любил ее. Если бы обстоятельства сложились иначе, если бы она не встретила этого мерзавца Жан-Жака Вилетта, она смогла бы ответить на его любовь всем сердцем, всей душой.
И внезапно появился ответ на вопрос, мучивший ее давно, с того самого момента, с той самой минуты, как она поняла, что им предстоит спать под одним одеялом, на ложе из сосновых веток, прикрытых другим одеялом. Она приняла решение, глядя в его преданные, любящие глаза. Он ничего не должен был ей объяснять, не должен был просить у нее прощения. Она желала его. Он был ей нужен.
Взяв его за руку, она повернула его руку ладонью к себе и поцеловала ее, потом нежно провела его пальцами по своей груди и услышала его судорожный отрывистый вздох. Потом ее дрожащие пальцы потянулись к ряду крошечных пуговичек, шедших от ее горла до талии, и она принялась расстегивать их одну за другой.
— Зоя… — Его голос был хриплым от желания. — Ты не знаешь, что делаешь. — С трудом сглотнув, он опустил глаза на ее грудь, и слова, которые он собирался сказать, замерли у него на губах. — Я только поддразнивал тебя. Я не собирался заходить так далеко. Пожалуйста, Зоя! — Он схватил ее за руку и заглянул ей в глаза. — Я скорее принял бы пулю в сердце, чем обесчестил тебя.
— Знаю, — прошептала она, и глаза ее были влажными от слез, — завтра мы оба пожалеем об этом, но сегодня… сегодня ты мне нужен, Том.
Ей было необходимо узнать, какова любовь честного, порядочного человека, мужчины, чьи слова были правдивыми и чье тело принадлежало ей одной. Она жаждала узнать его прикосновения, его ласки, узнать так же, как знала его сердце.
Его руки обвились вокруг нее, и он прижал ее к груди так сильно, что она услышала, как бьется его сердце в унисон с ее собственным, и от этого ее сердце забилось еще более сильно и бурно. Его рот был требователен, его поцелуи были полны желания обладать, полны страсти, и она отдалась этому затмению ума. Да, да! Охотно и по доброй воле.
Дрожащими пальцами он расстегнул до конца ее сорочку и принялся за свою рубашку. Она испытала искушение рассмеяться, когда они оба оказались в бесформенных, длинных шерстяных панталонах. Но все, о чем она могла думать, — это о красоте его мужественного сухопарого тела, когда на нем не осталось ничего.
— Как ты красив, — прошептала она, разглядывая его в свете фонаря. На его груди курчавились темные волосы, широкие плечи нисходили к узкой талии. Бедра были словно из канатов. Она никогда не задумывалась о мужской красоте, но сейчас подумала о том, как они непохожи и как подходят друг другу — ее нежность и мягкость и его мужественная жесткость. Он был несколько угловатым по сравнению с ее округлыми изгибами. Только совершенный скульптор мог сотворить такое чудо.
Он помог ей снять ее длинные неуклюжие шерстяные панталоны и теперь смотрел на нее с таким же благоговением, как и она на него.
— Ты совершенство!
Она никогда в своей жизни не видела обнаженного мужчины при свете. Но теперь стояла перед Томом без смущения и не сделала даже попытки прикрыть свою наготу. Не может быть никакой неловкости, если глаза нагого мужчины, смотрящего на обнаженную женщину, полны любви, а женщина тоже смотрит на него с нежностью.
Осторожно он заставил ее встать на колени на одеяла и медленно начал вынимать шпильки из ее волос, захватывая их длинные пряди и пропуская через пальцы по мере того, как они низвергались густой волной на ее спину и грудь.
— Мне всегда хотелось вынуть шпильки из твоих волос. — Закрыв глаза, он поднес ее локон к лицу и потерся о него щекой, потом прижал его к губам.
Опустившись на одеяла, Зоя протянула к нему руки, и он со стоном рванулся к ней и оказался лежащим поверх нее. Им предстояло пережить долгую холодную снежную ночь — поэтому они могли не спешить. Он целовал ее снова и снова, его огрубевшие руки, прикасавшиеся к ее нежному телу, только возбуждали ее, они ласкали, изучали, исследовали, доводя ее до состояния, когда она не могла уже больше удовлетворяться одними только поцелуями, а потом он оставлял ее дрожащей, задыхающейся и с трепетом произносящей его имя. Ее лоно увлажнилось и было готово принять его, когда наконец он овладел ею, заполнив собой бездонную пустоту, от которой она страдала, не сознавая этого.
Она знала, что он с трудом преодолевал желание, равное по силе ее собственному. Она читала это в его глазах и видела, что он не спешит, чтобы не испугать ее, чтобы не смутить, не причинить ей боли, чтобы быть с ней нежным. Но их взаимный голод был настолько силен, что не допускал наслаждения медленного и спокойного. Они двигались вместе, ритмично, яростно, не переставая целоваться, и она ощущала сильные, мощные толчки его плоти, задыхалась от страсти, и шептала его имя, и сжимала его в своих объятиях.
Потом, обессиленные, они лежали в объятиях друг друга, спокойные, счастливые и удовлетворенные. Том курил, а Зоя лежала, уютно угнездившись и положив голову ему на плечо, прислушиваясь к странной тишине снаружи и к легчайшему шороху падающего снега.
— Сейчас нет другого такого места на свете, где я предпочла бы быть, — пробормотала она, прижимаясь губами к его обнаженной груди.
Ей было тепло и уютно в этом шалаше. Она ощущала свежий аромат сосны, смешанный с ароматом их тел и их любви. Никогда теперь она не поднесет сосновую шишку к лицу, чтобы не вспомнить радость этой ночи. И всегда теперь, гуляя в лесу, она будет вспоминать о ней.
— Я люблю тебя, Зоя. — Он гладил ее волосы. Его прикосновения были нежными и бережными. — А твоя тайна для меня не имеет значения.
Она похолодела и сжалась. Меньше всего ей хотелось сейчас думать о Жан-Жаке.
— Ты не прав. Это имеет значение. Кроме того, ты же не знаешь, в чем состоит моя тайна.
— Я думаю, я кое о чем догадался. В Сиэтле ты встретила человека, к которому питала некоторые чувства. Что-то случилось, и ваш брак расстроился. Он отправился в Доусон, и ты последовала за ним, чтобы разыскать его.
Зоя села на постели из одеял. Его догадка была так близка к истине, что ее обнаженное тело покрылось гусиной кожей.
— Есть две вещи, которые я хочу сказать. — Его зеленые глаза были ясными и смотрели решительно и твердо. — Я достаточно хорошо тебя знаю, чтобы понять, что ты многое решила для себя, когда позволила любить себя сегодня. Ты решила, что я для тебя важнее, чем тот человек. И твои поиски его на этом закончатся.
Зоя не могла вымолвить ни слова, не могла снова лгать ему. Она уже знала, что любит Тома, но ее поиски Жан-Жака не были окончены.
— Что же касается твоей тайны, Зоя, для меня не имеет значения, что я не был первым. Люди часто впадают в заблуждения. Я знаю, ты порядочная женщина. Должно быть, ты верила ему и любила его. Я ничего не хочу знать о нем или о том, что произошло между вами. Но я хочу, чтобы ты поняла: все это не имеет для меня значения. Мы все начнем заново. Ты и я.
Он воображал, что ее тайна состояла в том, что она не была девственницей. О Господи! И он верил, что она честная женщина. Потрясенная, она легла снова и прижалась лицом к его плечу, изо всех сил моргая, чтобы смахнуть набежавшие слезы. Она бы отдала десять лет жизни, чтобы
