собачье упрямство. Добравшись до жилища Глинис, она поколебалась немного — ровно столько, чтобы отбросить волосы с лица, — и постучалась в дверь.
Глинис открыла. Ее глаза расширились от удивления, когда она увидела свою госпожу. Джоанна заметила, что глаза у нее заплаканы. Господи, неужели ее жестокое замечание заставило маклоринку плакать? Чувство вины усилилось. К тому же она слегка удивилась. Глинис была такой рослой и дюжей женщиной, почти мужеподобного сложения, просто не верилось, что маклоринка была из тех, кто умеет плакать.
Тут она заметила и мужа Глинис, сидевшего за столом. Ей не хотелось вести беседу при нем.
— Не могли бы вы уделить мне минутку времени, Глинис? Я бы хотела поговорить с вами наедине.
— Да, конечно. — Глинис посмотрела через плечо на мужа, затем снова обернулась к своей хозяйке. Она явно беспокоилась, ей тоже не хотелось, чтобы ее муж слушал их разговор.
Муж Глинис оказался на голову ниже жены. У него были рыжие волосы, веснушки иа лице и руках и прекрасные белые зубы. Улыбка его казалась искренней.
Джоанну пригласили войти. Она отклонила приглашение так любезно, как только могла, извиняя это своим неподходящим случаю видом, и попросила Глинис выйти с нею на свежий воздух. Когда маклоринка закрыла за собой дверь, Джоанна знаком велела подойти поближе.
Глинис было двинулась вперед, но тут же остановилась. Низкое рычание Дамфриса испугало ее.
Джоанна приказала псу уняться.
— Я пришла сюда сказать вам, что это я сама выдумала вам прозвище. Никто не называет вас Непорочной, — произнесла она. — Я сказала это со зла, Глинис, я сожалею о своем поступке. Я причинила вам огорчение, но себе в оправдание скажу, что я хотела только дать вам урок. Когда жало повернуто против вас, оно больно жалит, ведь правда?
Глинис не ответила. Лицо ее стало совсем белым. Джоанна продолжала:
— Я знаю, что это вы придумали мне прозвище. Я также знаю, что когда вы называете меня Храбрецом-Удальцом, то в действительности хотите сказать, что я трусишка.
— Это было раньше, миледи, — сказала Глинис с запинкой.
— Раньше чего?
— Раньше, когда мы еще не поняли, что вы вовсе не трусишка.
Но Джоанна не собиралась чувствовать себя польщенной из-за этой крошечной похвалы. Она была уверена, что Глинис только пытается облегчить ей возможность выпутаться из неловкого положения.
— Меня не заботят ваши глупые игры, — сухо произнесла она. — Но отец Мак-Кечни хвалился, будто нагорцы никогда не прячут своих истинных чувств, что они не прибегают к уловкам.
Тут ей пришлось потратить время на объяснение, что означает это слово. Затем она продолжала:
— Я нахожу, что это прекрасная черта, Глинис, Если вы считаете мня трусишкой, тогда имейте смелость сказать мне это в лицо. Без всех этих глупых игр. Они оскорбительны… и очень напоминают уловки, которые применяют англичане.
Глинис закивала головой так неистово, что Джоанна испугалась за ее шею.
— Вы рассказывали об этом милорду? — спросила Глинис.
— Это не имеет к нему отношения.
— Я не буду больше давать прозвища, миледи, — тихо произнесла Глинис. — Извините меня, если я обидела вас своей грубостью.
— А я обидела вас своей? Глинис ответила не сразу.
— Да, — прошептала ока, помедлив.
— Тогда мы квиты. И Огги, кстати, не полоумный, — прибавила Джоанна. — Он, напротив, очень умный человек. Если бы вы провели с ним какое-то время, вы бы поняли это.
— Да, миледи.
— Ну вот, — сказала Джоанна, — мы и разрешили эту проблему. До свидания, Глинис.
Она сделала реверанс и повернулась, чтобы уйти. Глинис провожала ее, шагая по краю тропинки.
— Мы называли вас Храбрецом-Удальцом только до тех пор, пока вы не зашили Дамфрису его рану, миледи. А после этого мы дали вам новое прозвище.
Джоанна не хотела спрашивать, какое именно, но любопытство взяло верх.
— И какое же новое прозвище вы мне дали?
Она собралась с силами, чтобы пережить обиду, кото-рая, как она думала, будет ей сейчас нанесена.
— Трусишка.
— Трусишка?
— Да, миледи. Мы зовем вас Трусишкой.
К Джоанне вернулось ее хорошее настроение. Всю дорогу домой она улыбалась.
Они прозвали ее Трусишкой. Хорошее начало.
Глава 13
Джоанна не видела мужа, до самого обеда. Мужчины уже сидели за двумя столами, когда она сошла по лестнице в большой зал. Никто не встал при ее приближении. Габриэля еще не было. Отца Мак-Кечни и Кита тоже. Слуги были заняты тем, что расставляли на столах продолговатые блюда с едой. Аромат баранины пропитал зал. К своему удивлению, Джоанна почувствовала подступающую тошноту и подумала, что это, наверное, из-за поведения солдат. Они хватали мясо руками из подносимых блюд, не дожидаясь, когда их поставят перед ними на стол. Им не пришло в голову не начинать трапезу, пока лаэрд не присоединится к ним, и что нельзя начинать трапезу и до того, как священник благословит ее…
Это уже слишком. У мамы будет сердечный приступ, если она увидит весь этот позор. Джоанна решила, что скорее умрет, чем допустит такое. «Или убью одного-двух маклоринцев», — подумала она. Эти были наихудшими нарушителями, хотя макбейнцы тут мало им уступали.
Мэган заметила свою госпожу. Она окликнула ее, но сообразила, что Джоанна ничего не может услышать в таком шуме, и прошла к ней через весь зал.
— Разве вы не собираетесь ужинать, миледи? — спросила она.
— Конечно, собираюсь.
— Миледи, вы очень бледны. Хорошо ли вы себя чувствуете?
— Прекрасно, — солгала Джоанна. Она глубоко вздохнула, пытаясь совладать с тошнотой. — Пожалуйста, принесите мне большую чашу. Толъко возьмите ту, которая уже потрескалась.
— А для чего, миледи?
— Я хочу ее разбить.
Мэган подумала, что она плохо поняла слова хозяйки, и попросила объяснить, в чем дело. Но Джоанна покачала головой.
— Вы все поймете довольно скоро, — добавила она. Мэган побежала в кухню, схватила с полки тяжелую фарфоровую чашу и поспешно вручила своей хозяйке.
— Эта уже потрескалась, — произнесла она, — подойдет?
Джоанна кивнула:
— Станьте в сторону, Мэган. Сейчас брызнут осколки.
— Как это?
Джоанна окликнула ужинавших солдат. Она знала, что ее не расслышать в таком шуме, но полагала, что должна, по крайней мере, попробовать сначала приемы, приличествующие леди. Потом она попыталась привлечь к себе внимание, хлопая в ладоши. Наконец она засвистела. Ни один солдат даже не взглянул в ее сторону.
Тогда она, подняв чашу над головой, швырнула ее через весь зал. Мэган громко охнула. Чаша стукнулась о каминную плиту и с грохотом разлетелась вдребезги.
Эффект был такой, какого она и ожидала. Все в зале обернулись к ней, замолчали, недоуменно хлопая глазами, и она не могла не почувствовать огромного удовлетворения.
— А теперь, когда я привлекла к себе ваше внимание, я дам вам несколько наставлений.
Кое-кто открыл рот. Колум попробовал подняться. Она приказала ему оставаться там, где он сидит.
— Вам захотелось бросить чашу? — это спросил Линдзи.
— Да, — ответила она. — Пожалуйста, выслушайте меня. — Это мой дом, и поэтому я была бы вам признательна, если бы вы следовали моим указаниям. Первое и самое важное — никто из вас не должен начинать есть, покуда ваш лаэрд не сядет за стол и не будет обслужен. Ясно ли я выразилась?
Большинство солдат кивнули. Некоторые из маклоринцев выглядели рассерженными. Она не обратила на это внимания. Колум, как она заметила, улыбался.
— Но что, если наш лаэрд не пришел к ужину? — спросил Нилл.
— Тогда подождите, пока за стол сядет ваша леди, и не начинайте есть, пока она не будет обслужена.
На это замечание зал отозвался глухим ропотом. Джоанна призвала на помощь всю свою выдержку. Мужчины опять вернулись к своим тарелкам.
— Я еще не закончила! — крикнула Джоанна. Ее голос опять тонул в шуме.
— Мэган, принесите мне другую чашу!
— Но миледи…
— Пожалуйста.
— Как вам угодно.
Вскоре Мэган вручила своей хозяйке вторую чашу. Джоанна тут же швырнула ее о камин. Грохот снова привлек всеобщее внимание. Кое-кто из маклоринских солдат теперь глядел на нее насупившись. Она решила, что одна-две угрозы в этом случае кстати.
— В следующий раз я брошу чашу уже не в камин, — заявила она. — Я брошу ее в ваши головы, если вы не будете слушать меня внимательно.
— Мы хотим есть, миледи! — крикнул другой солдат.
— А я хочу, чтобы вы сначала выслушали меня, — ответила она. — Слушайте же! Когда леди входит в комнату, мужчины должны вставать.
— Вы оторвали нас от ужина, чтобы сообщить нам это? — крикнул Линдзи. Он сопроводил свои слова нервным смешком и подтолкнул локтем своего соседа.
Она поставила руки на бедра и с расстановкой повторила свое требование. Затем она подождала. Ей доставило удовольствие видеть, как все солдаты наконец-то встали.
Довольная, она улыбнулась:
— Теперь вы можете сесть.
— Но вы только что приказали нам встать, — пробурчал один маклоринец.
Господи, как они глупы! Она постаралась скрыть свое раздражение:
— Вы должны встать, когда леди входит, и можете сесть, когда она вам это позволит.
— А что мы должны делать, если она входит, а потом тут же отсюда выходит?
— Вы встаете, а потом садитесь.
— Экая напасть, — заметил другой маклоринец.
— Я
