— Предпочтительнее было бы получить отпущение грехов, прежде чем вы встретитесь с Создателем.
Джоанна натянуто улыбнулась.
— Вы преувеличиваете, отец мой. Никто не осмелится меня трогать.
— А я думаю не о солдатах, — ответил он. — Я обдумываю, как поведет себя ваш муж. Идемте же, дитя мое. Я спешу стать свидетелем сражения, в которое вы собираетесь вступить.
— Все они смирят свой гнев.
— Возможно, — рассуждал священник, — однако нагорцы считают свои пледы священными, Джоанна.
— О Господи, я не должна бы…
— Нет, конечно, должны, — возразил отец Мак-Кечни. Все это время он старался оторвать ее руку от перил.
— Отец мой, а вы за или против этой перемены в наших пледах?
— Я — за, — ответил священник. Потом он расхохотался: — Я наложил на себя покаяние и готов был поститься сегодня. К счастью, не стал. А то бы я пропустил…
Он не закончил. Джоанна испустила стон.
— Вы заставляете меня страшно волноваться, — призналась она.
— Простите, дитя мое. Я не хотел этого. А знаете ли, вам, возможно, стоило бы оторваться от перил.
— Я буду вести себя так, как будто не произошло ничего особенного, — решила она. — Что вы думаете об этом плане?
— Это от неведения, дитя мое! — продолжил он ее мысль.
— Да, вот что я сделаю. — Она выпустила перила и взяла отца Мак-Кечни за руку. — Я оправдаюсь своим полным неведением. Благодарю вас. Вы дали мне замечательный совет.
— Если так, то я оправдаюсь безумием…
Отец Мак-Кечни пожалел, что отпустил эту шутку, как только слова слетели у него с языка. И тут же расплатился за свое опасное замечание — ему пришлось теперь нести свою хозяйку вниз по лестнице, пока она приходила в себя.
— Я встану возле вас, — пообещал он. — Не волнуйтесь — иначе нас ждет полный провал.
…Все солдаты уже стояли у столов. Габриэль разговаривал с Колумом и Китом и заметил ее раньше всех остальных.
Он покосился на Джоанну, затем прищурился и снова посмотрел. Она улыбнулась на ходу, направляясь к своему месту за столом.
Кит и Колум обернулись одновременно.
— Господи, что она сделала с нашим пледом? — проревел свой вопрос Колум.
— Я вижу это или мне мерещится? — вскричал Кит в тот же момент.
Тогда все повернулись к Джоанне. Охи и ахи наполнили воздух. Джоанна притворилась, будто не замечает всеобщего потрясения.
— Я вам говорила, что все будет хорошо, — шепотом похвастала она священнику.
Габриэль прислонился к двери и продолжал смотреть на свою жену.
— Мак- Бейн, вам лучше что-нибудь предпринять до того, как произошел взрыв, — сказал Колум.
Габриэль покачал головой.
— Слишком поздно, — заметил он, — но и самое время кое-кому сделать выбор.
Лицо Кита стало совершенно багровым:
— Миледи, что вы наделали?
— Я стараюсь угодить вам, Кит, — ответила она. Это было уже слишком для солдата.
— Вы думаете угодить мне, соединив макбейновский плед с моим? Как вы можете считать… как вы можете полагать, что я…
Он просто захлебывался словами. Она молила Бога, чтобы и это происходило от удивления, а не от негодования.
— Вы ведь знаете, Кит, что я постоянно путаю дни. Вы же заметили этот мой изъян, не так ли?
— Изъян?
— Да, мою плохую память, — пояснила она. — Подите сядьте возле меня, Кит, и я как следует объясню вам причины моего необычного поступка. Колум, займите место Кита за другим столом.
Джоанна бросала на мужа тревожные взгляды. Он не выказывал никакой реакции на происходящее. Пока…
— Габриэль, вы собираетесь садиться? — окликнула она мужа и одновременно вцепилась в руку отца Мак-Кечни мертвой хваткой. Он тихонько похлопал ее по ладони, чтобы она выпустила его.
— Где бы вы хотели посадить меня, дитя мое?
— Слева от Габриэля. Напротив меня. Вам так будет легче совершить надо мной последние обряды, если в них возникнет необходимость, — прошептала она.
— Так вы забыли, какой сегодня день, и по этой причине надели оба пледа? — пожелал выяснить Линдзи.
— Здесь только один плед, — пояснила Джоанна. — Я разрезала каждый из пледов посередине, а затем сшила половинки вместе. Получился один. Цвета подошли просто замечательно.
Джоанна добралась до своего места и повернулась к Габриэлю. Он все еще стоял, прислонясь к стене, и молча смотрел на жену.
Это заставило ее волноваться еще сильнее.
— Габриэль!
Он не ответил ей. Но она не могла больше ждать.
— Пожалуйста, скажите мне, Габриэль, что вы думаете об этой перемене! — попросила она.
Он внезапно оторвался от стены. Его голос был суров, когда он произнес:
— Я очень недоволен.
Она уставилась в стол, стараясь скрыть свою обиду и разочарование. Она так надеялась на его поддержку. Его неудовольствие совершенно поразило ее.
Джоанна услышала громкое одобрительное ворчание кого-то из солдат, но не подняла глаз, чтобы узнать, кто был ее противником. |
Габриэль подошел к столу. Он приподнял за подбородок ее голову, а затем сказал, обняв жену за плечи:
— Я сам должен был придумать это, Джоанна. Она не сразу поняла, что ведь он одобряет ее.
— Вы куда умнее меня, — закончил он.
Она хотела сказать ему «спасибо» за похвалу, но не смогла. Из глаз ее брызнули слезы.
Все с криком повскакивали с мест. Кит стал упрекать Колума, что его грубый вопрос по поводу пледа их госпожи расстроил ее. Колум, в свою очередь, настаивал на том, что постоянные наскоки Кита были истинной причиной слез леди Джоанны.
Казалось, лишь один Габриэль не был взволнован слезами своей жены. Он велел ей сесть, а затем встал позади нее. Он положил руки ей на плечи и устремил все свое внимание на солдат.
— Моя жена, надев оба пледа, открыла мне глаза. Только сейчас я понял, какой длинный путь прошла Джоанна, чтобы угодить всем вам. Ей постоянно указывали, какой плед следует носить, на каком стуле сидеть, с кем гулять и прочее… А она всегда только и делала, что любезно старалась угодить вам. С того дня, как она приехала сюда, она приняла в свое сердце вас всех — и маклоринцев, и макбейнцев. Она дарила и Колума, и Кита одинаковой учтивостью и вниманием. Она подарила всем вам свои любовь и доверие. А в благодарность видела только ваше недовольство и ваше пренебрежение. Некоторые называли ее Трусишкой… И все же она не пришла ко мне ни с единой жалобой. Она переносила это унижение молча, а это доказывает, что она куда больше умеет понимать и прощать, чем умел когда- нибудь я.
Молчание царило в зале. Габриэль сжал плечи жены и продолжил:
— Да, она была чертовски добра к вам, — повторил он. — Да и я тоже. — Теперь его голос стал суровым. — Я старался быть терпеливым с вами. Но я понял, что это чертовски тягостно, ибо на самом деле я вовсе не терпеливый человек. С меня достаточно ваших ссор и разногласий! Достаточно их и для моей жены. С этого момента мы все объединены в один клан! Вы признали меня своим лаэрдом. Теперь вы должны признать и друг друга. Тем из вас, кто не может сделать этого, я даю разрешение оставить нас с рассветом.
Снова молчание воцарилось в заде. Наконец Линдзи шагнул вперед:
— Но, милорд, какой же плед мы будем носить?
— Вы поклялись в преданности мне, а я — Мак-Бейн. Вы будете носить мои цвета.
— Но ваш отец был маклоринец, — напомнил лаэрду Кит.
Габриэль, нахмурившись, посмотрел на командира своих воинов.
— Он не признал меня и не дал мне своего имени, — ответил он. — Я тоже не признаю его. Я Мак-Бейн. Если вы последуете за мной, вы будете носить мои цвета.
Кит кивнул:
— Я повсюду последую за вами, милорд.
— И я тоже, милорд, — вырвалось у Линдзи. — Но мне хотелось бы знать, что нам делать с маклоринскими пледами.
Габриэль хотел было предложить сжечь это тряпье, но затем передумал.
— Эти пледы принадлежат вашему прошлому, — произнес он. — Вы передадите их своим детям вместе с рассказами о своей истории. Макбейновские пледы, которые вы наденете завтра, символизируют начало вашей будущей жизни. Объединившись, мы станем непобедимыми!
Тревожное напряжение, царившее в зале, было сметено последним замечанием лаэрда и сменилось громкими одобрительными криками.
— Вот причина для праздника, — заметил отец Мак-Кечни.
— Нужен тост, — согласился Габриэль.
— Только не лейте вино на пол! — торопливо воскликнула Джоанна.
По какой-то причине все мужчины нашли ее напоминание чрезвычайна забавным. Она не могла сообразить, почему они так это восприняли, и решила, что они смеются просто от облегчения. Ведь пока Габриэль не сказал всего, что хотел, возникало несколько напряженных моментов. По крайней мере, она их чувствовала. Джоанна приложила платок к уголкам глаз, смущаясь от того, что никак не может перестать плакать.
Она была благодарна Всевышнему за то, что вышла замуж за Габриэля. Ее прежняя жизнь была такой одинокой и бесцветной. Она никогда не знала, что такое радость, пока в ее жизнь не вошел он.
Эти мысли только заставили ее расплакаться еще больше. Но мужчины теперь, казалось, не замечали ее слез. Она услышала шепот Кита, объяснявшего, что это ее деликатное состояние — причина такого неприличного выставления напоказ своих эмоций. Колум согласился с ним.
Джоанна подняла глаза и заметила Лилу, стоящую у входа. Она встала и махнула Лиле рукой, чтобы та подошла. Но маклоринка никак не могла на это решиться. Мужчины в зале стояли группами, с
