— Вы хотите сказать, что я не встречусь с Али-пашой? Мустафа посмотрел на Байо:
— Это неразумно. Чем скорее Эсме уедет из страны, тем лучше.
Байо уже стоял; было ясно, что он сейчас уйдет.
Персиваль быстро соображал. Если кто и должен узнать о заговоре, который пытался предотвратить дядя Джейсон, то это Байо. Безусловно, дядя поделился бы с ним информацией об Исмале. Но как ему сказать? Он понимает только албанский. Мустафе придется переводить… но может быть, он вообще ничего не знает об этом деле. Байо даже не сказал ему, что кузина Эсме жива. Из-за шпионов. Они повсюду.
Большой албанец повернулся к двери, и Персиваль НО подскочил:
— Пожалуйста, сэр, он отправляется в Тепелену?
— Да. Он должен объяснить визирю, что произошло.
— Тогда, пожалуйста, попросите его подождать! О Боже, я не хотел быть назойливым, но я должен… то есть не могли бы вы дать мне листок бумаги, перо и чернила?
Мустафа удивленно смотрел на него. Персиваль понял, что ломает пальцы. Он поспешно взял себя в руки:
— Простите, но он так спешит… я надеюсь, что он не против… но я должен написать Али-паше… выразить свои… свои сожаления, что я его не смогу увидеть…
К счастью, Персивалю не пришлось слишком долго сдерживать волнение. Переговоры оказались короткими.
— Байо согласен, что это прекрасная мысль, — сказал Мустафа. — Али будет чрезвычайно разочарован, что не встретился с тобой, но письмо, написанное твоей рукой, его успокоит. Может, это смягчит его нрав, а то Байо придется долго его уговаривать и ублажать. — Он похлопал Персиваля по плечу. — Ты заботливый и вежливый мальчик. Пойдем, отведу тебя в кабинет, где ты спокойно напишешь письмо. Мы с Байо скоротаем время за чашкой кофе.
Персиваль вернулся почти через час. Он дал Байо две свернутые записки, и его руки уже не дрожали. Персиваль обратился к хозяину:
— Пожалуйста, скажите Байо, что в записке, на которой стоит его имя, для него подарок. Там загадка, которую я придумал для дяди Джейсона, но… но мне хочется, чтобы ее получил Байо. Больше мне нечем его отблагодарить. Я надеюсь, она покажется ему интересной. И скажите ему, пожалуйста, что я желаю ему успеха… во всем, что он делает.
После того как Мустафа перевел, на лице Байо появилась редкая для него улыбка. Он передал Персивалю, что тот похож на Джейсона не только внешне: у него такое же храброе и щедрое сердце.
Большой человек сердечно пожал ему руку и ушел.
Хотя Аджими всем и каждому объявлял, что силен, как два быка, и способен продолжать путь, Эсме постановила иначе.
«Никуда не денешься», — смиренно подумал Вариан. Жаль, что мадам не было несколько лет назад, она бы диктовала законы Бонапарту. У Англии и ее союзников была бы масса проблем.
Как аккуратно она поставила его светлость на место, а? «Ты не можешь так меня оставить. После того как так на меня смотрел, так трогал». Это было жесточайшее испытание, которому может подвергнуться мужчина. Она предлагала ему себя… если он пожелает взять полную ответственность за то, что ее погубит.
Она не могла знать, как яростно он хотел ее в тот момент. То, что Вариан испытывал раньше, не шло ни в какое сравнение с тем, что он чувствовал, когда знал, что она его хочет.
Его тошнило от нее.
Он хотел ее убить.
Он готов был уничтожить всех, а особенно Персиваля. Если бы не этот негодный мальчишка, она никогда бы не попалась на глаза Вариану.
Однако лорд Иденмонт никого не убил, даже не сказал грубого слова — кроме как Петро — за те четыре дня, что они провели в Пошнии. Вместо этого он каждое утро принимал свое наказание в реке и пытался унять возбуждение активной деятельностью. Вместе с хозяином и Петро Вариан посетил каждый дом в деревне, часами рассказывал истории о своей стране и ее жителях, в особенности о лорде Байроне, о котором все слышали.
Когда Байрон надоел ему до смерти, лорд Иденмонт стал разыгрывать из себя хозяина большого имения и предлагал прискорбно ограниченный набор советов по вопросам обороны, архитектуры и сельского хозяйства. В свое время отец вдалбливал ему в голову — и, как видно, вдолбил — сельскохозяйственные знания, которые Вариан теперь выскребал из пыльных углов памяти и раздавал, отвечая на вопросы гостей.
Он даже обрек свое многострадальное тело на физический труд. Ко всеобщему удивлению — и смущению, — английский барон взялся помогать сыновьям Хасана чинить мельницу, потрепанную недавней бурей. Пока они работали, разразилась новая буря, и Вариан промок до нитки, прежде чем добрался до укрытия. На следующее утро, когда они должны были уезжать из Пошнии, он проснулся с сильнейшей головной болью и распухшим горлом.
Эсме бросила беглый взгляд на его посеревшее лицо и заявила, что они никуда не поедут, пока ему не станет лучше.
Варйан отвернулся, перебросил через плечо дорожную сумку, сорвал с крюка плащ и вышел из дома.
— Вы не перенесете дорогу! — крикнула она, торопясь за ним. — Опять начинается дождь, вы совсем простудитесь и…
— Я ни на минуту не останусь в этом месте, — буркнул он. Эсме закрыла рот и кинулась к лошади, поручив Петро сообщить Хасану, что барон благодарит его и желает всего доброго.
Когда они остановились перекусить, у Вариана так распухло горло, что он не мог глотать. Вместо этого он выпил ракии, и его стошнило. Когда он снова взобрался на лошадь, его трясло.
До Берата оставалось всего пять миль, пять предательских крутых склонов, пять миль под проливным дождем. Варйан ехал мрачный, его бросало то в жар, то в холод.
Несколько часов показались чередой суток. Берат он почти не видел. Все было в тумане. Он услышал голоса, понял, что группа остановилась, и осадил лошадь. Посмотрев вниз, увидел, что земля лежит страшно далеко, но вдруг она покачнулась.
Землетрясение, подумал он. Конечно. Почему бы и нет?
Кто-то прокричал его имя. Эсме. Варйан повернул голову, отыскивая ее, мир опрокинулся набок, и он почувствовал, что падает в небеса.
Варйан открыл глаза. Вокруг был густой, серый туман. Он поморгал, но не смог сфокусировать взгляд. Наверное, это сон: белая гора, бегущий ручей, зелень. Нет. Зеленое — это ее мрачные глаза. Они не должны быть такими угрюмыми и испуганными. Эсме ничего не боится.
— Мне очень жаль, — квакнул он. Чей этот ужасный голос? Его?
— Ах, теперь вы сожалеете. — Она положила прохладную руку ему на лоб. — Только потому, что у вас горячка. Если бы вы не были так больны, я бы вас побила.
Он улыбнулся. Это было больно. Губы запеклись.
Он почувствовал, что опять тонет. Эсме подсунула руки ему под спину, приподняла его и подложила под голову подушку. Комната рывком качнулась и медленно вернулась на место.
Через миг в ноздри полез отвратительный запах. Вариан скосил глаза вниз. Ложка. Он застонал и отвернулся; зажмурился, потому что голову схватило клещами.
— Это не яд, — уверила она. — Это куриный бульон с чесноком. Глотайте, а то я позову Петро и Мати, чтобы они вас держали, и силком заставлю проглотить.
— Да, Эсме. — Он смиренно повернул голову и получил ложку вонючей жидкости. Хотя ему было ненавистно, что она его кормит, что он беспомощен, как дитя. Слишком часто она заставляет его чувствовать себя ребенком. Кроме того случая, когда он держал ее в объятиях. Сейчас он не мог даже поднять руку.
— Я не маленький, — сказал он.
— Когда я болею, я вообще становлюсь как младенец, — говорила она, вливая в него следующую дозу. — Злая и нетерпеливая. Однажды я швырнула в отца тарелку с супом, а потом лопалась от досады,
